а все судить других рветесь.
– Ты больно умная и болтливая для своих лет. – Немного подумав, добавил: – И профессии. Что я упустил в тебе? Почему нельзя судить убийцу? И почему не мое мнение должно быть?
– Я по инерции от совка получила высшее и достаточно качественное образование, я закончила Институт культуры, но реализовать его не смогла. Вы, дедушка Аркаша, просрали ту страну, а нового не создали, девяностые – это время вашей политической активности, а вы просто болтали языком, пока ваши братья дербанили общее достояние, вы бездействовали, когда взращивали этих мародеров при Советах, они же не в одну ночь появились, правильно? Нет, они появились давно, смотрели, как вы треплетесь, а когда вы уронили власть, они подошли и подняли ее, а вы стояли и смотрели на это глазами обосравшегося лемура. Когда я нуждалась, вы смотрели на происходящее и отводили взгляды от проблем, вы знали, что их не решить одной болтовней. А сейчас презираете меня, его, – Ольга рукой указала в сторону стрелявшего, – говорите, что мы не ровня. Нет, мы ровня – мое занятие – это ваш провал, ихняя дуэль – это тоже все из вашего времени. А вы говорите, что за меня, за него гибли люди, работало производство, и всякую другую чушь несете на тему «что такое хорошо и что такое плохо». Из-за вашей работы у меня даже кукол не было, ну были какие-то, но не то, чего я хотела, я была ребенком, хотела Барби, Кена, а не этого «беременного плюшевого мишку», – она руками показала, какой у игрушечного медведя был живот, – который достался мне от старшей двоюродной сестры, он даже не мой, он мне достался. – Девушка выдерживала хладнокровие и внешний пофигизм, но в голосе все равно что-то дрогнуло. – Я не защищаю его, я сама его боюсь, хоть он и прикован к стене, но я не верю в вашу объективность, я не верю вашему личному мнению, оно ни на чем не основано, пустая болтовня. Даже если со знанием дела, все равно пустая болтовня.
Аркадий Владимирович все еще стоял, но с опущенной головой. Что-то про себя обсуждал – губы его еле заметно шевелились, глаза бегали из стороны в сторону, как будто он читал незримую книгу, вдыхал и выдыхал он в такт шевелению губ, руки показывали непроизвольные жесты, как у оратора за трибуной, но только не так заметно, с меньшей амплитудой: такой гласности он не испытывал на себе даже в девяносто первом году.
Молодой мужчина арабской внешности, очень похожий на турка, и преступник смотрели на Ольгу с восхищением, остальные потупили взоры, как бы показывая свою непричастность к произошедшему ранее и происходящему сейчас.
Ольга села, делая глубокие вдохи и выдохи, как после забега на короткую дистанцию:
– Простите, накипело, а тут еще и этот сгусток лицемерия и ханжества. Я не знаю, где мы и зачем все это, – она обвела комнату рукой, – но чуйка, выработанная обильным общением с разными людьми, назовем это так, подсказывает мне, что мы должны что-то сделать, мы тут не просто так, мы все разные, кроме этих двух. – Она показала на убийцу и убитого. – Они чем-то похожи, пока не знаю чем, и эта статуэтка с этими