заметила Дарья Глебовна. – Тот ещё Пинкертон-Анискин будет. Чисто его дед в молодости: тот тоже везде первым был… – И вспомнив деда, вновь вроде на него осерчала, всплеснула руками. – Трубку он курит… Думает он! Индюк думал, думал, да в суп попал. Вот.
Умывание ледяной колодезной водой, я знаю, Мишке тоже не пришлось по душе. Поэтому он, я это видел, двумя пальцами, по одному от каждой руки, осторожно омыл только глаза, и едва губы со щеками. Так и шёл потом к полотенцу крючком согнувшись, застыв, чтобы ни одна дополнительная капля холодной воды не упала на его священное, «закалённое» тело. Но сам завтрак прошёл на очень доброй и вкусной душевной ноте. Дарья Глебовна с удовольствием потчевала мальчишек и меня свежеиспечёнными пирожками с картошкой и чаем со сгущёнкой. Вот это действительно было вкусно! Мальчишки, в свою очередь, прячась от Дарьи Глебовны, подкармливали под столом двух спокойных и вальяжных кошек, и одного шустрого подростка щенка. Щенок, вислоухий ещё, рыжий с чёрными редкими подпалинами на морде, спине и боках, напрочь сейчас обалдевший от любви и внимания к себе, не столько ел, сколько всё быстро проглатывал. При этом, успевал щедро лизнуть мальчишек где в руку, где в нос, весело отталкивая ленивых кошек, ловко отбирал и у них всю еду. Правда, это получалось не всегда. Часто, при виде замахнувшейся на него, с острыми когтями, кошачьей лапы, он пружинисто отскакивал, останавливался, недоумённо крутил башкой, как бы говоря, я же шучу, играю, балуюсь я! Ну, чего вы? Шуток не понимаете? Обиженно сверкал тёмно-коричневыми, с глубокой синевой, весёлыми глазёнками, но тут же прощал обиды, забывал, расталкивал собою кошек, опасливо задрав вверх, на всякий случай, голову, вновь бросался – то ко мне, то к Гошке, то к Мишелю.
– Ты долго там под ногами будешь выпрашивать, а, Шарик? Ирод ты бессовестный! Я ж тебя только что накормила!.. – Вслушиваясь, Шарик на секунду останавливался, удивлённо поворачивал к ней свою лохматую лобастую голову, наклоняя её – то на одну сторону, то на другую, будто не веря, к кому этот, понимаешь, странный вопрос, и вновь, взбрыкнув, принимался радостно скакать. – Уйди сейчас же, я сказала, сгинь, леший! Распрыгался тут. Ну-ка, брысь, все, пошли сейчас же на улицу. Пошли! – Покрикивала Дарья Глебовна, а в голосе слышались ласковые, поощрительные нотки. Живность это слышала, сообразно и поступала – и в ус не дула: прыгала, скакала, шипела и толкалась… Веселым получился завтрак. Жизнерадостным!
– Ешьте, ешьте, ребятки, я ещё испеку. – Привычно гремела бабуля то ковшиком, доливая в чайник из ведра воду, то шаркая сковородой по плите, то хлопая печной дверной заслонкой, расталкивая кочергой, шурудя там, прогорающие в печи дровяные угли. – Вкусно, нет? – поминутно спрашивая.
– Вкусно, вкусно! – энергично кивал головой, едва не задевая при этом носом о столешницу маленький Гоня, принимаясь за очередной золотисто поджаристый пирожок с мягкой картофельной начинкой внутри. – Очень!
– Умм! Очень вкусно! – глотая окончания слов, подтверждал и Мишель. – Ага! Очень вкусно!
– Мамка-то, поди, в городе, не часто такие печёт? – заранее предполагая