думать. Что за дурная привычка искать слова, сравнения… Это все от моих глупых занятий стихами… Даже сейчас… Господи, Господи…»
«А глаза, глаза… Какие у нее стали глаза, – продолжал думать князь Константин. – Это потому, что она так сильно верит. Страданию не победить ее… Страдание, как это ни удивительно для таких, как я, – закалило ее… Я бы слег, умер немедленно… Да-да»…
– Ты правильно сказала, Элла, – у Бога все живы. И этому необычайно рады господа террористы, – князь Павел язвительно усмехнулся.
– Не говори так. Вспомни Спасителя: «Господи, прости им, ибо не ведают, что творят».
– Простить? Нет уж, Элла. Кары Господней я не буду ждать, они поплатятся… и еще как!
– Вот и Сережа так говорил. Как вы не можете понять, что насилие нельзя победить насилием? Зло порождает лишь зло…
– Человек должен отвечать за свои поступки. Преступление должно быть осуждено, и кара должна последовать. Иначе не быть никакому государству, не навести элементарный порядок…
– Да-да, наверное… Суд земной. Но есть и суд Божий. И не будем больше об этом. Я так давно тебя не видела…
– Мне-то он разрешил приехать на похороны. А сам, как всегда, струсил.
– Неправда. Это я просила его и Алике не приезжать. Очень удобный момент, чтобы их убить.
Елизавета Феодоровна смотрела мимо князя Константина, куда-то в сторону, в только ей видимую даль
– Господи, да что же это такое происходит? – сказал князь Константин с отчаянием. – Почему так ожесточился народ? Почему убийство стало считаться доблестью?
– Потому что они забыли о Боге, – сказала Елизавета Феодоровна.
– Потому что у нас нет власти, – возразил князь Павел. – Преступники – хозяева страны.
– Не преувеличивай, – князь Константин поморщился. – Россия еще жива. Она еще воспрянет духом.
– Сомневаюсь. Они разнесут ее в куски – как моего брата.
Елизавета Феодоровна смотрела мимо князя Константина, куда-то в сторону, в только ей видимую даль.
– Какая-то женщина нашла на площади Сережин палец… Завернула в платочек и положила в гроб. А потом… пришел какой-то человек. Наверное, служит в Кремле. Он держал в руках вафельное полотенце. Говорит: «Это я нашел на крыше… Похоже, сердце вашего мужа». Я полотенце развернула, гляжу – и вправду… сердце… Сережино сердце…
Маша не выдержала и зарыдала. Захлюпал, закрывая лицо платком, Дмитрий.
И по лицу Елизаветы Феодоровны полились тихие слезы.
– Он говорил: «Ты мое сердце».
«Лицо твое – весенний сад, – не зная почему, вдруг сказал себе князь Константин. – Цветут вишни, цветут яблони, и этот белый цвет, как облако, как легкая косынка на теплых и нежных плечах девушки… Глаза твои – как у Богородицы Семистрельной, и все семь стрел вонзились в твое сердце. Слезы твои – как дождь, который омывает деревья. И листья, и ветви, и цветы – все дышит жизнью. Не потому ли Богородицу, пронзенную семью стрелами, назвали “Умягчение злых сердец”?