и всё. Не забудь потом убрать куда-нибудь остатки рисунка, – напомнил он, указав на стол.
– Их надо сжечь, – усмехнулась Софа.
– Только не вместе с квартирой! – пошутил Паша и вышел из комнаты.
Софа была не единственной, кто ощущал вину за происходившее в семье. Иногда Паше казалось, что три года назад наступил как раз тот момент, когда ему пора было начать брать ответственность за сестру. Он уже мог ходить на её родительские собрания, и мама даже несколько раз просила его об этом, но новоиспечённый студент предпочитал проводить время в компании новых друзей. Правда, в отличие от сестры Паша не тратил энергию на пустые сожаления и старался использовать каждую возможность, которая приблизила бы его к цели, а именно – отъезду.
С каждым годом атмосфера в доме Рубцовых становилась всё более невыносимой: родители всё чаще ругались из-за мелочей, мать вела себя истерично, плакала и била посуду, отец не выдерживал и уходил из дома, дочь редко получала оценки выше тройки и частенько «сбегала» на ночёвку к подруге, а сын избегал общения почти со всеми вышеперечисленными, полностью погрузившись в работу и учёбу. Раньше писательский клуб спасал Пашу так же, как Софу её рисование, однако уже около года он застрял в творческом кризисе. Теперь Паша уделял всё своё внимание мыслям о переезде, и самым сложным, конечно, было увезти с собой и юную художницу, которая точно пропадёт без него с такими родственниками.
Чтобы больше не думать о сегодняшней ссоре родителей и о том, что сказала Софа, Паша снова погрузился в текст, который прислала Майя. Читать о любви семнадцатилетней Ланы Беловой к родному селу представлялось гораздо более приятным занятием, нежели обдумывать собственные семейные неудачи. За это Паша и любил литературу – за возможность прожить другую, не похожу на реальную, жизнь. Пусть даже всего лишь на бумаге.