сельскохозяйственного колледжа. Тут Сергей Степанович начал уже более настойчиво агитировать супругу за переезд на природные ландшафты. Прежде она соглашалась что да, неплохо бы перебраться куда-нибудь подальше от шума городского. Поэтому ничего не говорила против поездок Клочихина в Выселки, где он и вознамерился обосноваться. Первоначальные планы по строительству коттеджа трансформировались в намерение приобрести в деревне какой-нибудь оставленный дом и привести его в надлежащий вид. Поскольку мнилось Степановичу, что его половина не очень воодушевленно ждет переселения. Хотя она не возражала, когда дом был куплен и в нем начались ремонтные работы, что для Выселок явилось неслыханным делом. Но мало ли чудаков!
И еще до выхода на пенсию Клочихин немало времени обретался в этом медвежьем углу, а уж отпуск – обязательно и непременно, и даже несколько раз там проводила два-три дня его спутница жизни.
Словом, отвел душу старый агротехник в богатом, необозримом лесу, на водах и лугах, где замечательно щедро росли дикий лук и лилии, и даже на огороде, которому их с Надеждою Ивановной городской огород в подметки не годился. И Сергей Степанович, несмотря на некоторые хвори, оставался бы здесь и дольше, пользуя себя целительной природой, да несравненная половина его, прожив на приволье месяца полтора, запечалилась, затосковала и даже спала с лица. Потому что не с кем ей было разговаривать и обсуждать новости, которых в Выселках по большому счету даже и не было. А вот поди ж ты!
Видя такой оборот, глава семьи дал ей увольнительную, то есть не совсем, конечно – как это можно в их-то возрасте: летом она несколько дней жила в Выселках, а зимой, напротив, большую часть времени Клочихин проводил в ее владениях. В конце концов, обзаведшись радикулитом и гастритом, наскучив приготовлением овсянки и тушенки с макаронами, Сергей Степанович сдался и решил расстаться со своей полухолостяцкой, почти робинзоновской жизнью. Радости Надежды Ивановны не было предела. Что и неудивительно: Клочихины отличались упрямым, даже капризным иногда характером, доходящим до отметки «вредность». Хотя упрямство представители этой замечательной фамилии выдавали за упорство, а капризность – за разборчивость. Все эти черты были свойственны Сергею Степановичу, и даже в несколько умноженной степени. Понятно, что возвращение великовозрастного Маугли к своему домашнему очагу было встречено со сдержанным ликованием.
У Корнева же ситуация складывалась глупая: приятель Листунов уж, без сомнения, принялся готовить встречный марш сослуживцу со всем причитающимся, а тут приспичило дядьке срочно эвакуироваться из его таежной заимки. И ведь предыдущие дни и недели текли размеренно и спокойно, а тут на тебе! Хоть разорвись. Хорошо еще, нет какой-то неотложной третьей заморочки!
Напрасно он так подумал: не успел после разговора с дядькой сообщить Листунову об изменившихся обстоятельствах, как телефон зазвонил снова и Андрей коршуном налетел на гаджет, будто боясь его бегства. Звонила