а потом уже и поздно…
Староста поднял взгляд на собеседника: выражение глаз ночного гостя не изменилось, но селянин нутром почуял, что тот ему не поверил. Так и было. Бухвост мнил себя ушлым дельцом, но, по-правде говоря, всей его «хитрости» хватало разве что на деревенские интриги. Да ещё вон городскому «простофиле» невесту-перестарка впарить, хотя и тут дельце выгорело только потому, что купец сам об этом разговор завёл. А ночной гость мало того, что видел его насквозь, сквозь все хитрости и виляния, так ещё и нутром чуял, когда ему врут.
Бухвост и правда лукавил. Обоз был не деревенский, а присланный из города его новоиспечённым зятем, знавшем о лишних шелках. Ему для чего-то срочно понадобилась новая партия, и он послал две телеги с возницей и мальчиком-подростком в помощниках. До деревни они добрались без проблем, но в обратку до города не доехали. Верстах в семи от Топок на обоз напали волки, задрали лошадей и возницу. Мальчонке же каким-то чудом удалось сбежать и полдня он просидел на дереве, пока зверям не надоело его караулить, а потом бросился обратно к деревне. Добрался только поздно к вечеру, замёрзший вусмерть, ковыляя и оставляя кровавые следы на снегу, потеряв где-то по дороге один валенок. Немного отогревшись, он и рассказал, что случилось и где искать ту телегу. Искать-разведать, осталось ли чего, отправились лишь ещё спустя пару дней, чтобы, неровен час, самим на голодную стаю не нарваться. К тому времени волки обглодали лошадей и возницу до костей, а тюки с товарами разметали и частично погрызли, видимо с голодухи ища ещё что-нибудь съедобное. Но погрызли не всё. Часть свёртков с шелками удалось спасти, вот только в деревне об этом знали лишь несколько человек. На поиски пропавшей телеги отправились только четверо: сам староста, кузнец с сыном, как самые крепкие, и скорняк, как самый жадный и пронырливый.
Лет двадцать тому назад этот скорняк жил в другой деревне, по ту сторону Паучьей Расселины, бобылём, как сам баял. Потом там что-то произошло и то ли его прогнали, то ли сам ушёл и перебрался в Топки, не убоявшись даже хлипких мостков над кишащим пауками ущельем. Крепко, видимо, он там с односельчанами повздорил. Впрочем топовчане особой дружбы с сёлами по ту сторону Паучьей Расселины не водили, так что здесь он прижился, оженился, обзавёлся детьми, и вроде как ничем особенным не выделялся, разве что излишней прижимистостью – снега зимой не допросишься. Но вот он и им умудрился подгадить.
Староста досадливо поморщился, вспоминая: когда четвёрка смельчаков добралась до брошенных телег и собрала промёрзшие тюки с уцелевшим шёлком, тут-то скорняк и подбил их на неправедное. Вот ведь лисий язык! Соловьём заливался про то, что у него дочери поспели на выданье, а староста поиздержался недавней свадьбой, да и кузнеческому сынку будет что невесте подарить, на лишние-то денежки. А шелка эти он как-нибудь со своими шкурами в город отвезёт, другому купцу продаст, чтобы в деревне никто не прознал, и денежки потом между собой поделят. Нет, с деньгами он не обманул, привёз как обещал и даже не стал требовать бóльшей доли