мать совсем не походила. Белые нарядные оборки подкладки, коей изнутри была оббита домовина, выглядели особенно нелепо и ярко подчеркивали желтизну кожи покойной. Какие-то куцые цветы лежали по бокам от маленького, усохшего тела, зловонные, их тяжелый, сладкий дух заполонил комнату, в которой стоял гроб. И вместо того, чтоб посмотреть внимательнее на мать – попрощаться, Юля думала о неизвестных, вонючих цветах и гадала, кто их принес. Наверняка, это одна из нескольких сердобольных старушек, кто шептался за спиной о том, что выносить гроб надо обязательно вперед ногами, а то в скором времени непременно еще кто-то помрет, сорвала с огорода неопыляемый пучок бурьяна. Думы в голове путались, сменяли друг друга, а рядом кто-то из тех же старушек, заунывно, с голосистым подвыванием причитал о нелегкой сиротской долюшке, и девочка отошла от гроба подальше, так толком с матерью и не попрощавшись.
Сырая мгла ноября – туман и промозглость, день отпечатался в памяти обрывками – кусочек погоды, несколько фамилий покойников на гранитных надгробиях, красные пятиконечные звезды на памятниках из металла. Три горстки рыжей земли, что бросила на материн гроб. Земля забилась под ногти и всю дорогу с кладбища Юля сосредоточенно ее выковыривала завалявшейся в кармане скрепкой. Запомнилась одуряющая пустота – не поняла, не успела понять, что матери больше нет, и никогда больше не будет. Годы спустя обязательно навалится горечь и печаль, боль, но тогда тринадцатилетняя Юля многого не понимала.
Отца арестовали. Когда приехали из милиции – на вызов врача из скорой, что констатировал смерть, выяснилось, что на теле матери имеются ножевые ранения и много старых шрамов – свидетельства о регулярных побоях и поножовщине. До выяснения обстоятельств – сказали тетке, что приехала из другого города хоронить сестру.
Отца посадили на два года – повлияли прошлые аресты и плотно упакованные пакеты конопли на чердаке.
Об этом девочка вспомнила без особого, впрочем, горя, только с тоской безмерной, когда вернулась в опустевший дом, после поминок, где о покойной забыли после второй выпитой стопки.
На поминках тетка горько качала головой, иногда плакала, а завидев Юлю, уводила мужа шептаться. Один из таких разговоров девочка ненароком услышала. Тетка говорила о том, что им необходимо поднимать своих детей, что третьему рту места не найдется. Что денег нет, а кормиться как-то надо. Ее муж веско помалкивал, а тетушка все более воодушевлялась.
– В интернат, – как припечатала, вынесла окончательный вердикт.
Такого Юля допустить не могла. Какой интернат, если есть центр, где всего тридцать детей, в богато обставленных комнатах живут по три человека, а кормят регулярно и вкусно.
Она подошла к родственникам – дома уже, когда вернулись из столовки, и, дернув их за руки, сказала:
– С интерната сбегу. Только в центр.
***
Первое, что бросилось в глаза Юле на территории центра – длинная еловая аллея и большая клумба рядом с ней. Что там растет, девочка