Знаю одно – он точно был очень странен, очень страшен и очень одержим. Он что-то здесь искал.
На следующее утро после моего несостоявшегося убийства за нами с матерью пришел его долговязый Ганс. Слуга Магистра вызывал у меня еще больший ужас, чем его хозяин. Я тогда сильно сомневался, человек ли он вообще. Если честно, я до сих пор сомневаюсь в этом. Ганс был очень высок и тощ, примерно на грани, где вариант нормы уже переходит в патологию. Он почти не издавал звуков, но при этом не был немым. Пару раз я все же слышал, как он что-то отвечал Магистру. А Магистру он был предан как… Обычно говорят «предан по-собачьи», но собачья преданность – это преданность живого существа, имеющего собственную сущность, душу, можно сказать. У Ганса собственной сущности, по моим наблюдениям, не было. Если хозяин не занимал его исполнением своих приказов, он сидел на стуле в прихожей, молча и неподвижно. Когда приказ поступал, он поднимался со стула и приступал к исполнению. Я не видел, чтобы он что-то ел, и не знал, где в нашем доме он спит… Но я отвлекся. Итак, наутро явился Ганс. Он жестом приказал нам следовать за ним.
Мы с матерью зашли в нашу бывшую комнату, где ждал Магистр. Сейчас это моя комната, вот та, напротив Вашей. Магистр не особенно много чего в ней тогда изменил, добавилось лишь несколько деталей, но это оказалась уже чужая комната, от нее веяло тем же ужасом, что и от ее тогдашнего хозяина. На столе – этот добротный письменный стол принадлежал еще моему деду – были разложены разнообразные вещи. Часть из них напоминала о медицине – какие-то колбы, чаши, шприцы, пузырьки с жидкостями. А часть предметов я вообще не мог идентифицировать, они были мне незнакомы.
Первым делом Магистр занялся мною. Он усадил меня за стол и пережал резиновым жгутом мою руку выше локтя. Мать вскрикнула, но он сказал:
– Не беспокойся, женщина, я не причиню вред малышу.
Он воткнул в вену иглу и нацедил из меня крови. Причем, для ребенка, крови он взял немало, я думаю, миллилитров сто. У меня закружилась голова, и Ганс отнес меня в кресло у окна.
Потом Магистр занялся матерью. Он тоже воткнул иглу, но тут цель преследовалась другая. Он ввел ей в вену какой-то препарат. Сейчас, оглядываясь на этот эпизод с высоты своего опыта, я понимаю, что это была так называемая «сыворотка правды». Когда вещество подействовало, Магистр принялся задавать вопросы. Я не прислушивался к точным формулировкам всех тех его вопросов. Были они скучные, однотипные, касались моего отца, деда, даты и времени их рождения (чего мать толком, естественно, не знала), даты и времени моего рождения (с чем у нее оказалось лучше). Потом он спрашивал об имеющихся в этом доме семейных реликвиях, потом перешел на дом в целом, спрашивал о комнатах, окнах, дверях, чердаках, сараях, кладовках… Не знаю, в какой степени мать удовлетворила его любопытство, но наконец Магистр отстал.
– Накорми малыша, Ганс, – приказал он слуге и куда-то удалился.
Тут стоит упомянуть про «накорми малыша». Время оккупации для большинства горожан, естественно,