оценных камней, а свет, исходивший от Люмиэль, словно нежный ореол, делал это место еще более волшебным. Но в тот день тишина была обманчивой, а красота – словно фасад, скрывающий тень.
Люмиэль, обычно такая лёгкая и грациозная, сейчас казалась напряжённой. Она склонилась над небольшим костром и пыталась его разжечь. Её тонкие пальцы с едва заметной дрожью перебирали сухие ветки, но искры, которые она вызывала своим прикосновением, не желали разгораться в яркое пламя. Огонь, обычно послушный её воле, сейчас казался робким, словно напуганная птица, и то и дело гас. Язычки пламени, которые всё-таки появлялись, были не яркими и тёплыми, а слабыми и тусклыми, словно крошечные угольки, затерянные во тьме.
И еще. Люмиэль ощущала необычный холод, который пробирал ее до костей, несмотря на теплое летнее солнце. Этот холод исходил не от ветра или погоды, а изнутри, словно невидимая ледяная рука касалась ее души. Она не могла избавиться от этого чувства, которое наполняло ее предчувствием беды. Она прислушалась и услышала тихий, едва уловимый шепот, словно эхо отдаленных голосов, который нес в себе странные слова, непонятные ей. Это был не шум ветра, не шелест листьев, а нечто иное, потустороннее. Слова звучали как предостережение, как тень, упавшая на ее свет. Этот шепот вызвал у Люмиэль неприятное, тревожное чувство, словно все вокруг погружалось в туман.
Люмиэль, отбросив бесполезные ветки, опустилась на мох, словно измученная птица, ища опоры в земле. Ее обычно светлые глаза, подобные небесному лазуриту, сейчас были затуманены тревожной дымкой, отражавшей глубину ее страха. Магия, прежде такая послушная, отступила, словно обиженная подруга, оставляя пустоту, похожую на ледяной вакуум. Она чувствовала, как ее сила, некогда бурная река, истончается до тонкого ручейка, готового вот-вот исчезнуть.
Ее прикосновение, когда-то способное пробудить бушующее пламя, теперь казалось слабым, нерешительным, словно немые мольбы. Свет, окружавший ее подобно нежному кокону, померк, словно скрываясь от неминуемой опасности. Она попыталась произнести заклинание, которое знала наизусть, но слова, словно песчинки, рассыпались в ее памяти, превращаясь в невнятный шепот.
Внутри неё бушевала буря, но не из разрушительных сил, а из тревоги и неопределённости. Вспоминая бабушкины сказки об угасающей магии, она остро ощутила свою уязвимость. Она хотела проанализировать ситуацию, но собственные страхи, словно густой туман, застилали ясность, оставляя её одинокой в пространстве неопределённости. Её попытки сосредоточиться были тщетными. Каждый неудачный взмах рукой, каждое непроизнесённое слово, словно маленькие удары по её душе, ещё больше усиливали нарастающую пустоту.
Она чувствовала себя не всемогущей феей, а хрупким цветком, готовым увянуть под безжалостным взглядом надвигающегося шторма. Тревога, словно хищная лиана, обвивалась вокруг ее сердца, вызывая не только страх, но и горькое разочарование. Это было не просто падение, а разрушение мира, который она знала. И эта потеря не только магии, но и уверенности подтачивала ее изнутри, оставляя после себя лишь горький привкус бессилия.
Гримм, наблюдая за Люмиэль, почувствовал, как внутри него поселяется неприятный холод, словно кто-то провёл ледяной рукой по его внутренностям. Это было не просто беспокойство, а тяжёлое, гнетущее чувство, предвестник бури, от которой негде укрыться. Его глаза, обычно пылающие, как два горящих угля, сейчас потускнели, словно отражая тяжесть его размышлений. Он не понимал, что происходит, и это неведомое пугало его сильнее, чем любое известное ему сражение.
Он видел, что Люмиэль, обычно такая подвижная и лёгкая, сейчас словно застыла, как маленький напуганный зверёк, ожидающий нападения. Сердце, когда-то твёрдое, как камень, сжалось, и он впервые ощутил тяжесть, которую обычно несли другие. Ему хотелось защитить её, оградить от всего, но он не знал как. Он был бессилен перед этой невидимой угрозой. Эта беспомощность вызывала в нём раздражение, смешанное со страхом, как будто что-то важное ускользало у него из рук.
Его голос, обычно громкий и уверенный, сейчас звучал тихо и неуверенно, словно он боялся спугнуть призрака. Он задавал вопросы, не ожидая ответов, а скорее пытаясь понять, что происходит в её душе. Слова были неуклюжими, как неловкие прикосновения, и он впервые понял, как сложно выражать чувства, особенно те, которые не являются яростью или гневом. Он ходил вокруг неё, словно большой зверь, заблудившийся в чужом лесу, не зная, чем помочь.
Он хотел воспользоваться своей силой, но понимал, что она бесполезна. Его огонь, всегда готовый к действию, теперь разгорался с трудом, как будто утратил часть своей мощи. Он скреб когтями землю, словно пытаясь вырвать из неё хоть какую-то подсказку, но находил лишь камни и корни деревьев. Ему не хватало понимания, знаний, которые были важны, и это понимание пугало его ещё больше, чем сама ситуация.
Он понимал, что его присутствие, обычно пугающее, теперь дарило какую-то нежность, словно его грубые лапы стали более заботливыми, чем раньше. Он по-прежнему оставался драконом, но уже не просто чудовищем, а тем, кто способен сочувствовать, понимать чужую боль. Он смотрел на Люмиэль как на хрупкое сокровище, доверенное ему, и желание защитить её переполняло его.