высшего военно-политического училища – кузницы военных корреспондентов, где закладывались не только основы мастерства, но и умение видеть историю сквозь призму судьбы человека.
Однако, несмотря на блестящую подготовку, офицерская карьера так и не сложилась, уступив место другой, не менее важной миссии – быть летописцем своего народа. Бывший корреспондент газеты советских немцев Neues Leben и руководитель пресс-центра всесоюзного общества советских немцев Wiedergeburt, он посвятил себя исторической прозе, где оживают судьбы его земляков – тех, кто, подобно звеньям одной цепи, соединяют прошлое, настоящее и будущее.
Его произведения – это не просто книги, а голос памяти, зов предков, устремленный в вечность. Это не просто литературные труды, а попытка сохранить голоса ушедших поколений, передать их боль, радости, надежды и мечты. Через судьбы своих героев он воссоздает страницы истории, в которой отразились трагедии и подвиги его народа – от первых немецких переселенцев в России до вынужденных скитаний и потерь XX века.
Каждая его книга – это дань памяти тем, кто строил дома на чужбине, с надеждой смотрел в будущее, но всегда хранил в душе свою историческую родину. Вдохновленный реальными судьбами, автор создает образы, которые трогают до глубины души, напоминая, что история – это не просто череда событий, а живые люди, чьи голоса не должны быть забыты.
Пролог
Узкие, длинные и остроконечные крылья легко и быстро подняли крохотную пичугу на невероятную высоту. Неистовые порывы ледяного ветра стратосферы почему-то не касались птахи. Чудом они обтекали ее мягкие перья. Не шевельнулась ни одна пушинка.
Непревзойденная акробатка зависла в воздухе, презентуя себя вселенной: коричнево-желтую, с пестрыми вкраплениями спинку; довольно широкую для изящной птички белого цвета грудь; аккуратную и утонченную, украшенную небольшим хохолком мордочку с коротким клювом и крупными глазами, окаймленными светлыми бровями.
– Чр-р-ик! – раздалось скромное начало, и моментально все необъятное небесное пространство затрепетало в такт долгой звонкой трели.
Пел жаворонок. В разгар знойного летнего дня. Над бескрайней и практически безжизненной степью. Безжалостные лучи ржаного солнца, в поисках всего живого, добирались и рылись в доньях глубоких трещин иссохшей и выжженной дотла земли просторной равнины. Остатки жухлой полыни, покрытые известковой пылью, издавали горький аромат.
Сделав вдох полной грудью, жаворонок почувствовал, нет, скорее даже увидел собственную смерть. Ему уже не повиновались крылья и вскоре вообще перестали трепетать. Он вяло опустился на раскаленную почву. Тушка птицы не свалилась на бок. Сначала она осталась стоять, а потом нерешительно двинулась идти. Труп почему-то продолжал все слышать и чувствовать. Например, он ясно улавливал сухой хруст врезавшихся в его кожу и ломающихся при этом острых верблюжьих колючек, отчетливо воспринимал, как песок и мелкие камешки обжигали его особо крепкие ноги. Идти было трудно и больно.
В какой-то момент жаворонок решил умереть окончательно и бесповоротно: упасть и никогда больше не подниматься. Но ему не позволили это сделать. Чьи-то руки подняли его. От неожиданности птичка замерла. В широко раскрытых агатовых глазах вспыхнуло недоумение, быстро перерастающее в страх. Странно! Ведь мертвым, вроде, нечего бояться!
Пичуга медленно оглянулась. За ней длинным шлейфом тянулась вереница человеческих душ.
Впереди гордо вышагивал загорелый мужчина средних лет. На нем была рубинового цвета атласная римская тога. Голову украшал золотой лавровый венец.
К понтифику пристроился капитан корабля. Тулью его фуражки украшала кокарда с изображением черепа и скрещенных костей. На белом околыше виднелась обрамленная снизу золотистой каймой черная надпись Titanic. Кровавого цвета козырек покрывал ледяной слой инея.
Следом понуро брел ефрейтор в коричневой униформе. Похоже, что его аккуратно подстриженные квадратом черные усики служили пьедесталом разрушенной сифилисом переносицы.
С ним под ручку поспешала блондинка в белом миди-платье. Несмотря на безветрие, какая-то сила постоянно задирала ей подол. Женщина кокетливо пыталась его придержать.
Ей вслед, пыхтя своей табачной трубкой, ковылял маленького роста генералиссимус.
Своим танцем в стиле фанка и поппинга нарушал строй светлокожий юноша с африканской прической. Над колонной то и дело взвивалась его рука в белой, усыпанной стразами перчатке.
Ему пытался подтанцовывать явно пьяный мужчина. Кисть его левой руки, на которой отсутствовали два пальца, двигалась так, будто он дирижировал невидимым оркестром.
Его пытался урезонить круглолицый тип, меченый на полулысой голове красным родимым пятном, по виду напоминающим кляксу…
В хвосте колонны двигался огромный дуб. У деревянного исполина вместо густых ветвей топорщились цепи из огромных чугунных колец. Крону дерева украшал сияющий на солнце цинковый гроб.
Жаворонок вновь сильно испугался и хотел было закричать.