свои вещи, щедро посыпанные огромными таблетками от моли.
Многие из присутствующих опирались на свои посохи. В узкие просветы между скорбящими виднелся обитый черной и красной тканью длинный ящик, расположенный на двух табуретках. Мальчик уже часто слышал, что этот ящик зовется – гроб.
Ребенку с трудом удалось протиснуться сквозь толпу. Обеими руками он боязливо ухватился за края открытого гроба. Сквозь ткань обивки Ёся почувствовал колючую поверхность неотесанных досок и вспомнил, как вчера во дворе перед их домом помогал соседу, дяде Эдику, сколачивать этот гроб. Из горбылей – выпуклых досок боковой части бревен с корой, какие как мусор и отходы валялись возле совхозной пилорамы. Дядя Эдик, как и раньше Ёсин папа, там работал.
– А я ведь этому ремеслу у твоего фатера научился, – сквозь слезы признался тридцатипятилетний мужчина. – И какие только мы с твоим батей заказы не выполняли: гардеробы и серванты; трельяжи, столы и стулья; сундуки и тумбочки. Высшего класса!
– А меня папа обещал научить веники вязать, – счел уместным добавить девятилетний сирота.
– Дядя Антон был мастером своего дела. Золотые руки. А как играл! Он же сам себе баян изготовил. Из пяти разломанных. Где-то нехватающие запчасти раздобыл. Как гармонист на всю Актюбинскую область прославился. И музыку сам сочинял. Нам с Идой на свадьбу написал вальс “ За нашим домом растет чилига”.
– А я не могу играть, – с обидой в голосе признался Ёся, при этом вытер нос рукавом и громко втянул сопли. – Папа только старших успел научить. А мне тогда еще не под силу было поднять и растянуть гармошку.
– Если захочешь, я тебя научу работать рубанком, киянкой и стамеской. Так сказать, по отцовской стезе пойдешь. Продолжишь родовое дело. Ведь даже ваша фамилия Циммерманн на русский переводится как плотник или столяр.
– А бабушка и дедушка еще плели корзины из талы.
– Рукодельная была семья. У меня до сих пор две соломенные шляпы лежат. Новенькие. Твоя ома перед смертью успела сплести. Месяц до своего столетия не дожила.
Получается, что гроб стал первой поделкой, к которой приложил свои ручонки младший сын талантливого гармониста и столяра Антона Яковлевича Циммерманна …
В гробу лежала Ёсина мама – Галина Агеевна, урожденная Долгорёва. Как всегда в белом ситцевом платочке. Ее лоб сейчас был покрыт бумажной лентой с диковинными рисунками двух бородатых мужчин и одной женщины с ребенком на руках. Под ними виднелась подпись: – «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Безсмертный, помилуй нас». Ёся не мог тогда знать, что это был православный погребальный венчик. Но его очень смутило то обстоятельство, что вот так открыто, у всех на виду там сейчас было написано запретное слово “Боже”. Он с недоумением и даже опаской посмотрел по сторонам. Убедившись, что в комнате нет завуча Марии Ильиничны – вздохнул с облегчением. Каждое утро на пороге школы она вылавливала немецких детей и, ухватившись кончиками пальцев огромной