Телемаху придут, – лишь дожил бы! – возраста годы;
Тут бы ему и найти помощь в отцовской руке.
Силы нет и во мне изгнать из дворца ненавистных…
О, воротися скорей, радость ты нам и оплот!
Есть (и молюсь, чтоб и был) твой сын; от нежного детства,
Должен его воспитать был бы разумный отец.
Вспомни Лаерта отца: чтоб сын закрыл ему очи,
Тщится еще отдалить день свой последний старик.
Я ж, при отъезде твоем еще молодая как дева,
Раньше, чем вспомнишь ты нас, стану старухой седой.
II
Филлида
Демофоонт, что к своей хозяйке, Родопской Филлиде,[11]
Дольше, чем ей обещал, не возвращаешься ты?
Только рога у луны до полного круга слилися,
Бросила якорь твоя к нашему брегу ладья.
Месяц четырежды гас, четырежды вновь нарождался,
А на Сифонских[12] волнах нету Актейских судов.
Если ты дни перечтешь, как наша любовь их считала,
Раньше ль законного дня жалоба наша звучит?
Долго надеялась я. Едва осмеянию веры
Верится; лишь вопреки сердцу виню я тебя.
Сколько лгала я себе за тебя, примечала как часто,
Точно стремительный Нот белые нес паруса.
Как я Тезея кляла, что сына пустить он не хочет,
Но твоего корабля, может быть, он не держал.
Как я дрожала, пока ты плыл по течению Гебра,[13]
Чтобы седая волна твой не пожрала корабль.
Часто, прося у богов, чтоб ты был здоров, беспощадный,
Я на святых алтарях ладан с молитвою жгла;
Часто, видя, что ветер и небу приветен, и морю,
Я говорила в душе: «Если здоров, то придет».
Верное сердце о всем, что спеху бывает помехой,
Думало, сколько тому я вымышляла причин.
Но не вернулся злодей! Ни боги, которыми клялся,
Не воротили тебя к нам, ни Филлиды любовь.
Демофоонт, ты ветрам признания предал и парус:
Нет их назад, парусов! правды в признаниях нет!
Чем-же грешна я, скажи? – одною любовью безумной.
Но послужила тебе эта во благо вина.
Я злодейка в одном: тебя приютила, злодея,
Но и злодейство мое только услуга тебе.
Где же ты, верность и честь, и руки пожатье с рукою,
Где ты, на лживых устах столько звучавший мне бог?
Где Гименей тот, кого обещал ты на долгие годы,
Нашего брака с тобой и поручитель, и вождь?
Морем клялся ты мне, удрученным волнами и вихрем,
Часто где путь твой лежал, часто и будет лежать,
Клялся и дедом[14] своим, – коль только и тот не измышлен, —
Кто усмиряет морей вихрем изрытую гладь,
Клялся Венерой и мне нанесшими тяжкие раны
Луком – доспехом ее, факелом жаркой любви,
И благосклонной Юноной, хранящей законное ложе,
И богини святым таинством жгущей смолу.[15]
Если б из стольких богов оскорбленных каждый задумал
Мстить за свое божество, к мести не стало б тебя.
О