– нет. Мы же учились в параллельных классах и никак не общались.
– А как вы узнали? Я имею в виду узнали о смерти? Тогда же не было интернета.
– Проблема молодых в том, что они не знают жизни без интернета. Хайям, тогда был телефон. Обычный, городской. Мне позвонила моя школьная подруга, Нара, она тоже училась в медицинском. В эпоху до интернета хорошо работало «сарафанное радио».
– Вы ходили на похороны?
– Нет, на похороны я не ходила. Но я видела место убийства. Я тогда поехала на трамвае к мединституту и увидела нарисованный мелом силуэт на тротуаре. Постояла рядом. Это было страшно.
– Страшно было видеть силуэт?
– Страшно было умереть от потери крови в двух шагах от трех больниц – скорой помощи, Семашко5 и детской больницы имени Караева. И заметьте, прямо перед мединститутом. Умереть в месте, где каждый третий прохожий – врач, медработник или студент медик. И никто не смог его спасти? Как это могло случиться?
– На самом деле страшно. А его семья?
– Говорили, что они все умерли. Отец не пережил и сорока дней Муслима, мать умерла до его годовщины. Когда мы классом отмечали 25-ти летие окончания школы, с нами впервые был парень из Муслима класса, Сеймур. Он почему-то весь вечер меня спрашивал, помню ли я Муслима.
– А вы помните. Почему?
– Почему помню? Потому что абсурдность его смерти потрясла меня тогда. Мы только пережили Чёрный январь, а Карабахская война ещё не началась. Потом уже было столько смертей молодых парней. А тогда…
– И всё же вы его хорошо помните.
– Что-то помню. И его тоже иногда вспоминаю. Знаете, Хайям, с годами, когда появлялась какая-нибудь новинка, или случалось какое-нибудь событие, я задумывалась о том, что Муслим это не увидел, или об этом не узнал. Мне всегда было бесконечно жаль, что он погиб таким молодым и мало, что увидел в этой жизни. Я вам это говорю, а Сеймуру я тогда не сказала всего этого. Ни тогда, ни на 35-ти летие окончания школы. У него по ходу ко мне только один вопрос все эти годы.
– Почему вы не отвечаете Сеймуру?
– Отвечать – то, отвечаю. Говорю просто, что конечно же помню. Но я не умею откровенничать с малознакомыми людьми. А Сеймура, по сути, как человека, я совсем не знаю. Я на все ваши вопросы ответила, Господин Медиум?
– Нет, не на все. Но я их потом вам задам.
Лейла много чего рассказала, но явно не всё. Хайям чувствовал, что есть в её повествовании нестыковка. Хотя прошло тридцать с лишним лет и может что-то ею забылось? Весь остаток дня он вспоминал, как у лифтов она развернулась и встала перед ним. Она стояла очень близко к нему, слишком близко. Жизнь в Англии приучила его к определённому личному пространству, а Лейла часто нарушала его. Она могла близко сесть к нему, когда они что-то смотрели на компьютере. На широкой лестнице она вначале искала опору и пыталась взять его за руку. А с тех пор, как Хайям однажды протянул её руку к перилам, она перестала искать его локоть. Вроде он сам молча дал ей понять,