вира за батюшку… верно ли, что она мне положена? Прости, Щур, но сердце по другому мне говорит. Матушке моей эта вира нужней, да сестре, да братьям меньшим. А я уже вырос. Сам себя смогу прокормить.
– Раз по Правде ты за отца должен мстить, то и виру за убитого тебе платить должны. А уж как эти куны дальше потратить, пусть тебе сердце подскажет, – улыбнулся старик.
***
Ночевали на постоялом дворе в Борках – большом придорожном селе. Сперва-то хозяин и на порог их пускать не хотел. Да Щур поговорил с ним немного о том, о сём…
Вечером, сидя у печи, Щур и Стеня ели запечённую хозяйкой курятину. Хозяин, оказавшийся разговорчивым и добродушным мужичком, даже вином Щура хотел угостить. Бесплатно. Но старик лишь улыбался да качал головой:
– Не прими за обиду, Игнат. На обратном пути обязательно выпью с тобой, коли будет нам удача в нашем деле… Скажи лучше, помнишь ли ты Афоньку из Гузовки? Должен он был проезжать мимо, две недели назад. С кудрявой такой русой бородкой, тощий да синеглазый, вот как этот, – Щур похлопал Стеню по плечу.
– В красной шапке, и с красным же ременным поясом, а сам весь в такой же вот хери?
Стеня вздрогнул – словно наяву увидел отца, ровно такого, каким он уходил из дома. А хозяин продолжал:
– Помню. Коня он в город вёл. Конь красивый, гнедой. Одно копытце белое… А как он обратно ехал я не видал.
– Один ли он был? – уточнил Щур.
– С товарищем. Толстый такой, рыжебородый, скуповатый мужичонка. Лошадь у него буланая. Совсем кляча. Телега, полная ржи. Вместе они и ехали в город на торг. Видать, с одной деревни… Толстого-то я видел, когда он обратно… Спешил. Не стал делать у нас остановки. С тем Афонькой случилось что?
– Случилось, – буркнул Щур, вставая из-за стола. – Благодарствую за еду, за тепло. Пора уже нам спать. Завтра на заре выходить. Укажи, Игнат, где нам лечь?
***
До города дошли на другой день, за полночь. Щур постучался в неказистую избушку, стоявшую на отшибе, снаружи, недалеко от городской стены. Долго говорил с Хватом, своим приятелем, таким же старым бобылём. Стеня, похлебав горячего, тут же заснул. Проснулся от многоголосого шума за окном.
– Щур, Щур! Там, снаружи, случилось что?
– Что? – проскрипел старик, высунув голову из-под плаща. – Спи давай, неуёмный. Это город шумит. Люди на торг собираются. Неча идти туда не выспавшись в самую рань.
Но Стеня так и не смог заснуть. Высунув голову в дверь, на улицу, замер, ошарашенный многолюдством. Одевшись наспех, выбрался на двор, да так и застыл, приоткрыв от удивления рот.
Город серел бревенчатыми срубами башен и стен, над которыми лишь кое-где возвышались луковые маковки с крестами церквей, да коньки самых высоких теремов. Торг раскинулся снаружи у городских ворот. Телеги с зерном, зеленью, клетки с курями, гусями, коровы, лошади, овцы.
Вдруг Стеню словно громом ударило: Один всадник, ехавший по торгу, был на гнедом жеребце, том самом, которого отец увёл в город. Парень одним махом перепрыгнул через плетень и побежал.
– Стой,