свою страту кастовое общество. Касты рабочих-передовиков производства, работников торговли и сферы обслуживания, дипкорпус, внешторговцы, партийцы-аппаратчики и так далее… Словом, общество, состоящее из замкнутых концентрических и практически не пересекающихся кругов. А что там, внутри кругов? Одинаковость. Миры стереотипов. Всего два-три устойчивых стандартных набора типовых инструментов, к тому же во многом схожих. Что и говорить, выбор не столь уж велик.
Но в таком случае типовой набор качеств, черт характера, поведения имеется, пусть в разной степени, у всех людей, живущих в Советском Союзе. Здесь и социальное лицемерие, и изрядная доля цинизма, и фарисейство, и подозрительность, и страх, конечно. А как же? Людьми, которые боятся, легко манипулировать. В условиях советского образа жизни, в результате постоянной дрессировки, эти качества произрастают, будто сорная трава, становятся доминирующими. Впрочем, что-то подобное она читала в спецхране. Да, кажется, у Михаила Геллера в отрывках из его «Утопии власти», перепечатанной в одном итальянском журнале[52]. К сожалению, и так называемый советский «средний класс», если использовать категорически запрещенную в СССР западную терминологию, характерную для капиталистического общества, не представляет исключения в отношении советского менталитета[53].
Разумеется, думала Вера, информотдел – это еще не весь мир, это клоака, это самая гуща клоаки Внешторга. И когда она поступила в аспирантуру, а потом в отдел, где можно было хоть как-то заниматься наукой, а не курить бесконечно в курилке, не резать бездумно газеты и журналы, не копировать статьи по разным странам и проблемам для институтского ученого дяди, не формировать институтское досье для спецхрана и открытого доступа в библиотеке, из которого специалисты затем извлекают информацию для своих монографий, статей, заданий для ЦК КПСС, ВЦСПС, она почувствовала себя больше на месте. Хотя и здесь социальный статус человека и его принадлежность к аппаратной элите значили намного больше, чем его научный потенциал.
Но тогда, думала Вера, где же каста советской интеллигенции – интеллектуалов-шестидесятников? Их больше нет как таковых? Они разгромлены в период неосталинизма конца 60-х – начала 70-х? Кто-то из них – самые отчаянные! – испробовали на себе действие карательной медицины за своё инакомыслие, за поддержку томящихся в тюрьмах советских диссидентов, за протест на Красной Площади против советских танков в Праге. А многие ушли в глухую оборону, растворились в свинцовые годы брежневского застоя 70-х в других кастах, не вписались, эмигрировали или выпали из активной жизни, уйдя во внутреннюю эмиграцию – и стали маргиналами в своей стране?
Глава 8
Разбор полетов наяву
Спустя два часа Павел Аршакович позвал Веру в свой кабинет:
– Так… ладно, Вера, я все прочитал – в целом перевод неплохой у вас получился. («И на том спасибо!» – порадовалась она про себя). – Правда, вы тут что-то всё же нагородили