что, тогда ты точно забудешь обо всём, даже Лене своей не расскажешь?
– А зачем Лене об этом знать? Наших с ней отношений это абсолютно никак не касается, я перед Леной кристально чист.
– Ладно, – вздохнула Яна. Сдалась она ещё и потому, что рука уже отваливалась от холода, и разговор пора было завершать. – Я согласна. Тем более, мама меня уговаривала к родственникам ехать встречать. Пусть она туда едет, а я с вами поеду.
– Вот и ладушки, – обрадовался Севка. – А то двоюродный брат Ленки как раз просил симпатичных девчонок позвать с собой, он только-только демобилизовался. Считай, плюс мне к карме.
– Эээ, Сева, нет! – горячо воскликнула Яна, но хитрый Медвецкий, этот провокатор, уже нажал отбой.
– Козлина, – пробормотала Яна и спрятала руку с телефоном в карман.
Хотя возможно, всё не так уж плохо. В "Снегирях" она никогда до сих пор не бывала, а место это многие хвалили. Говорят, там есть отдельные программы и аниматоры для детей, для молодёжи и для более старшего поколения. Только вот прежде, чем веселиться, надо сдать экзамен…
Мама оказалась дома, но собиралась на вечерний приём. Ирина Михайловна работает детским дерматологом; она очень востребованный специалист, и нарасхват как в муниципальных поликлиниках, так и в частных, потому её почти никогда нет дома, – ни в будни, ни в выходные. Особенно после того, как папы не стало семь лет назад.
Альберт Вадимович, отец Яны, был старше жены на восемнадцать лет и прожил не очень долгую, хоть и яркую жизнь. Зиновьев был известным в крае кардиохирургом, но по иронии судьбы своё сердце сберечь не смог, – сказалась очень напряжённая работа и громадные психологические нагрузки, которые Альберт Вадимович зачастую гасил алкоголем в редкие свободные часы.
В тридцать шесть лет Ирина Михайловна осталась вдовой с дочерью-подростком на руках: Яне тогда было четырнадцать лет – самый разгар подросткового максимализма, отрицания и негативизма.
Они справились. Конечно, не без поддержки родных и друзей. Однако до сих пор обе очень тосковали по тем временам, когда муж и отец был с ними, – энергичный, красивый, обаятельный, а главное, живой.
– Как пересдача, дочь? – Ирина Михайловна поставила перед Яной тарелку с рассольником, сметану и корзинку с хлебом.
– Двадцать девятого повторная, – как можно более беззаботно ответила Яна и взялась за ложку.
От маминого рассольника она не могла отказаться даже в состоянии стресса.
– Что ж он строгий-то такой, этот Салмин? – покачала головой Ирина Михайловна и грустно подперла щеку изящной рукой, с сочувствием глядя на Яну.
Ирина была почти на голову ниже дочери, да и фигурой Яна пошла в Зиновьевых. Может, и к лучшему, даже скорее всего. Дочь, в отличие от Ирины, у которой кроме синих глаз почти в половину лица, похвастать было совершенно нечем, выросла красавицей.
Сейчас Ирине и красота ни к чему – во всяком случае, Ирина, которой летом исполнилось всего сорок три года, так считала. Любимый ушёл, а другого такого, ради которого захочется быть красивой, нет. Теперь только