себе изучающий взгляд Клауса, что стоит сейчас у окон, выходящих на площадь и необычный фонтан на ней. Он призывно кивает мне, и я подхожу к нему. Какое‑то время мы стоим рядом друг с другом, глядя на здание по ту сторону площади. Рыжий занял позицию у противоположной стены, за которой находится внутренний двор, а Соня хлопочет с Катей.
– Странный фонтан, – Клаус первым нарушает молчание.
Я не отвечаю, глядя на него. Парень смотрит на площадь, но взгляд его затуманен, какой бывает обычно у глубоко задумавшихся людей.
– Знаешь, Оружейник, – негромко роняет он, – там, на развалинах, я едва не убил тебя.
Клаус говорит совершенно спокойно и невозмутимо, словно пересказывает сюжет прочитанной книги.
– Только один человек может называть меня так, как совсем недавно это сделал ты. И я не могу сказать, что мне не нравится это имя, – его губы раздраженно кривятся.
Я слушаю его молча, хотя, сказать по правде, хочется ответить ему что‑то вроде: «Что же ты не попробовал?» Признаться, мне просто любопытно, что же он хочет мне сказать. На какой‑то миг я ловлю себя на мысли, что попросту соскучился, иначе не скажешь, по общению с ним. Столько лет Клаус был для меня мертв, а сейчас он стоит рядом, только руку протяни. И еще как‑то вдруг я решил для себя, что сделаю все, чтобы в этом сне, на этом экзамене, не допустить его гибели. Видимо, что‑то отражается на моем лице, тень неожиданных для Клауса мыслей, потому что он говорит, похоже, совсем не то, что хотел:
– Ты изменился, Максим. Очень. Я говорю сейчас с тобой и не чувствую от тебя никакой угрозы, как это бывает обычно. И в тебе нет злости.
– Не переживай по этому поводу, – отвечаю я сухо, – Угрозы ты не чувствуешь, но это значит, что я ее не демонстрирую.
– Нет, – перебивает он, – я знаю, о чем говорю.
В ответ я лишь пожимаю плечами, оставляя за Клаусом право думать, как ему хочется. Конечно, никакой злости я к нему не испытываю, но это вовсе не значит, что с ним следует вести себя, как с другом. Все еще неясно. Да и то, что он не чувствует от меня угрозы – хорошо. Тем неожиданнее для него будет кара в том случае, если Клаус, или то, что скрывается под его обликом, только даст повод для этого. А он смотрит на меня с каким‑то непонятным выражением. Черт бы его побрал с этой невозмутимостью! Я уже и забыл, как трудно «читать» его.
– Ты же ведь знаешь, почему у меня нет блока памяти, и я все помню? – на миг маска невозмутимости слетает с его лица, являя жадный интерес, – Не так ли?
– Возможно, – отвечаю я.
– Ты можешь поделиться со мной своими мыслями?
Нет никакого желания рассказывать Клаусу о том, что он мертв. Я просто не знаю, как он среагирует на это известие.
– Давай сделаем так, – предлагаю, – Я расскажу тебе все, что ты захочешь знать, но только тогда, когда мы найдем точку выхода, не раньше.
– Я понимаю смысл твоего предложения, – не сразу отвечает он, – и соглашаюсь с твоим условием: как только мы найдем зеленую дверь, ты ответишь на все мои вопросы.
Фонтан на площади поражает