рассматривать. Это был роман Делли[1] – она обожала этого автора. У нее уже было еще целых два его романа, до того зачитанных ею, что страницы вываливались наружу, так что пришлось сшивать их ниткой.
– «Дочь шуанов», – шепотом прочитала она. – Этого я еще не читала. Сколько с меня?
– Ровным счетом ничего, мамзель Клеманс. Самому почти даром досталось.
Вся засветившись от радости, она рассыпалась в благодарностях Ти-Полю и мгновенно сунула книгу в плетеную корзинку, которую предусмотрительно захватила с собой, потом заставила его все-таки принять несколько грошей, и торговец опустил их в широкий карман старенького латаного-перелатаного пальто. Оглядевшись, дабы убедиться, что никто из соседей не шпионит за ней, она поспешила вернуться в дом Куломбов, тут же взлетела на чердак, вынула из корзинки роман, прыгнула в кресло-качалку и погрузилась в чтение, упиваясь каждым словом. Мать с пяти лет учила ее читать и писать, и каждый раз, когда она перелистывала страницы книги и вдыхала запах чернил, у нее было чувство, что она опять с ней.
Резкий голос тетушки Аннетт – и пузырь счастья, в котором она укрылась от всего остального мира, мигом лопнул.
– Клеманс, мне нужна помощь в стирке!
Она с сожалением поднялась, раскрыла шкаф, где держала одежду, и спрятала в нем новое приобретение, присоединившееся там к двум десяткам других книг, уже купленных у Ти-Поля. Ее дядюшка с тетушкой были очень благочестивыми и из всех печатных публикаций сносно относились только лишь к Библии, Новому Завету и Народному альманаху Бошмена[2]. У них имелся один выпуск 1916 года, в красной обложке, с потрепанными краями от частого к нему обращения. Если бы, к несчастью, супруги Куломб обнаружили ее тайник, они швырнули бы все ее сокровища в дровяную печь и потащили бы ее к кюре Грондену, чтобы заставить исповедоваться во всех грехах. Священник в воскресных проповедях неутомимо обличал танцы и книги, которые ведут прямиком в ад. Для Клеманс же царством ада скорее была эта деревня с вечными страхами и суевериями; ее обитатели, неторопливые и упорные работяги, прозябали, как вьючные скоты, не имея иных перспектив, кроме труда и религиозного благочестия.
Однажды в майский денек, когда ее ученики были особенно непоседливы и невежественны больше обычного, Клеманс возвращалась к Куломбам так медленно, будто несла тяжелую ношу. Даже небесам, окаймленным белыми облачками, и прекрасным полям, утопавшим в охровом солнечном свете, не удалось разогнать ее печаль. Одна только простая мысль, что с той же безжалостной монотонностью дни ее жизни потекут и дальше, наполняла ее сердце отчаянием.
Иногда она подумывала, а не выйти ли замуж, но тут еще предстояло найти претендента, который пришелся бы ей по душе. Никто из деревенских парней не привлекал ее – даже красавец Жозеф Тибодо, в кого были влюблены все девчонки, казался ей неотесанным грубияном. А случись так, что ей бы понравился кто-то и она вышла бы за него – тут же потеряла бы работу