не привыкла делить комнату с прислугой.
Тем не менее, Гарриет продолжает содержать, лечить и нянчить Анну. Когда та болеет, фрау фон Ратлеф неотлучно сидит у ее постели, когда «царевна» выздоравливает и показывает свой злой и неблагодарный характер – молча терпит. Гарриет как будто смотрит на Анну через какой-то свой фильтр, она отказывается замечать дикие выходки «царевны». «Она умела быть признательной за доброту и дружбу, которую ей выказывали. От всей её натуры веяло благородством и достоинством, которые притягивали всех, кто знакомился с ней», – так напишет потом об Анне фрау фон Ратлеф. Добавить тут нечего.
Попытки опознания
Слухи о чудом спасшейся царевне доходят до вдовствующей императрицы Марии Федоровны, матери Николая II. Дагмар (так называют Марию Федоровну) в это время живет в Копенгагене и выезжать в Берлин на опознание своей потенциальной внучки не планирует. Однако сомнения закрадываются в ее сердце: а вдруг это и впрямь ее любимая внучка, больная, измученная, нищая, оторванная от семьи… Она поручает Александру Волкову, бывшему камердинеру Александры Федоровны, съездить в Берлин и взглянуть на девушку. К этому времени фрау Неизвестная уже обрела имя и фамилию, ее зовут Анна Чайковская. Кстати, молодая Анна имела заметное сходство с молодой Марией Федоровной, на это указывали многие, кто видел и ту и другую. И действительно, если сопоставить две фотографии, то кажется, что женщины, изображенные на них, могут быть родственницами.
В первый вечер своего прибытия в Берлин Волкову не удается увидеться с госпожой Чайковской. Женщина недомогает, ее здоровье ослаблено туберкулезом и перенесенными ранениями. По вечерам ее лихорадит, она предельно истощилась, пытаясь справиться с нервами, она выдергивает себе волосы.
Волкову показывают Анни из окна, он видит только общие очертания фигуры, наклон головы, «впрочем, даже этого мне было достаточно, чтобы убедиться, что эта женщина не имеет ничего общего с покойной великой княжной Анастасией Николаевной», – напишет Волков в своем отчете Марии Федоровне. Однако что-то остановило его, не позволило покинуть Берлин, не поговорив с Анни. Он подождал, пока та поправится и встретился с ней. Фрау фон Ратлеф описывает эту встречу в мелодраматическом ключе: «У Волкова в глазах стояли слезы, он целовал Анне руку, они долго о чем-то говорили по-русски».
Несмотря на то что феномену Анны Чайковской было множество свидетелей, сейчас невозможно точно установить, говорила ли эта женщина по-русски. Воспоминания тех, кто пытался опознать великую княжну, разнятся совершенно. Вот, Гарриет фон Ратлеф пишет, что Анна и Волков непринужденно болтали о чем-то по-русски. Волков вообще не пишет, на каком языке расспрашивал Анну. Сиделки из Дальдорфской лечебницы уверяли, что Неизвестная по ночам говорила сама с собой по-русски и по-русски же бредила во время лихорадки. Когда Анну просили сказать что-нибудь по-русски,