лью, буквально сильнейшей вспышкой света стала для меня фраза из статьи Вернадского «Начало и вечность жизни». В статье он если не опроверг, то поставил под сомнение широко распространенный в науке (в том числе и в моих воззрениях) абиогенез, т. е. привычную для всех идею происхождения жизни из косной материи в каком-то неопределенном далеком прошлом. Фраза звучит так:
«Абиогенез, по этим представлениям, был в начале эволюционного процесса, был, может быть, процессом длительным, неповторяемым в условиях существования Земли, как недостижимо и неповторяемо для нас искусственное обратное превращение позвоночных в их отдаленных предков. Абиогенез, по этим представлениям, есть одна из стадий эволюционного процесса, связанная с теми неповторяемыми и невосстанавливаемыми земными условиями, какие не повторяются и не восстанавливаются для любого эволюционного изменения организма. Мы прежде всего не можем восстановить необходимое и неизбежное для этого – время»[1].
Здесь я остановился и понял принципиальную новизну такой постановки проблемы. Точно помню, когда и где это произошло: в научном читальном зале нашей государственной библиотеки в конце февраля 1981 года.
Вот оно что! Любой, даже самый примитивный организм не мог образоваться из ничего или из материи сам собой, потому что он не мог встроиться в уже шедшее до него время. Оно уже длилось и текло до него. И если кто-то в лаборатории, а таких экспериментаторов в истории науки и сегодня не счесть, вдруг воспроизведет живую клетку или ее самую значимую часть, которая вдруг начнет самосборку, он не сможет пустить созданные химические структуры в ход, заставить их жить. Все такие попытки в прежней науке, а их много и подробно разобрал Вернадский, оказались тщетны не из-за недостаточной изощренности ученого или слабой оснащенности лаборатории. Нет, просто они всегда будут тщетны. Нельзя обойти закон природы. Значит, время суть закономерное и неотменяемое природное явление. Его нельзя запускать заново, оно может течь, только будучи рожденным от такого же живого и текущего.
Это была такая простота, которую невыносимо трудно осознать из-за привычек мышления. Испытанная мною сильнейшая перестройка в воззрениях объясняется тем, что до того я был уверен, что живые организмы «произошли», «появились» когда-то в каком-то случайном порядке. Происхождение жизни – настолько привычный тезис, что за века культивирования стал уже как бы врожденной установкой сознания, впитываемой в самом нежном возрасте. Отчасти из-за очевидного и неоспоримого факта, что тебя самого тоже ведь не было, а потом появился.
Причем данные о биологическом характере времени еще можно было принять, что и было мною сразу воспринято. Тем более такие парадоксы звучали иногда, особенно в поэтической речи. «Не время проходит, мы проходим» – такие фразы у поэтов и философов стали уже трюизмом. Но вот сопряженный с первым второй тезис – о всегдашности жизни – воспринимался с бóльшим трудом. Если первый я осознал с радостью и как бы ожидаемо и сразу начал его пропагандировать в своих историко-научных эссе, то к глубокой революционной новизне второго я привыкал не менее двадцати лет.
Первым научным и литературным опытом на этом пути стала моя статья в академическом журнале[2]. Затем последовали и другие тексты[3].
Но самое интересное, что более отчетливо выяснилась не только текущая современная ситуация, но прямо-таки актуальными оказались прежние разработки по данному вопросу в истории философии и науки. Рассмотренные с точки зрения концепции «время – это жизнь», все исследования, касавшиеся вопроса о времени и пространстве, выстроились в определенную обратную перспективу до самых первых шагов науки – в Античности. Стало ясно, кто был предшественником концепции Вернадского, кто внес в нее наибольший вклад или натолкнул на нужное понимание каких-то деталей, а кто вносил в проблему путаницу. Тем самым получалась долгая историко-научная дорога, которую я и описал в хронологическом порядке как семинар, продолжавшийся две с половиной тысячи лет[4].
Работать над темой я не переставал. Понятие времени имеет одно удивительное свойство. Оно относится буквально ко всем научным дисциплинам, начиная от самых абстрактных и кончая общими представлениями о научной картине мира в целом. Как раз такой широкий спектр и объясняет, что оно, время, присуще жизни, которая тоже обладает таким широчайшим статусом вплоть до художественного ее отображения, например, в слове или в музыке. И с каждым новым дополнением картины само понятие увеличивается в объеме. Так происходило и у меня. Приходится быть универсалом, но главный смысл от этого только укрепляется.
Вот почему я решил, что необходимо дополнить книгу вышедшими в разное время статьями, в основном в журнале «Вопросы философии». Наше современное понимание времени настолько далеко от его решения Вернадским, что считается вопросом философским. Именно в таком смысле время понималось историками науки, которые статьи ученого упорно относили к философии. Так назывался, например, сборник множества работ по проблемам времени и пространства, приуроченный к 125-летию ученого[5].