щи с грибами и квашеной капустой и плавно трезвели, воспарив над гулом гуляющего зала.
– Чем странно, Юрий Николаевич?-
_ Тем, Витторио, что нас вырвали из обыденного потока мироздания, где мы были нахрен ни кому не нужны. Где мы болтались в гулком одиночестве, посреди нашего, земного «Соляриса», непостижимого и чуждого человеческому разуму, и таскали из его глубин РЫБУ! А теперь кто-то вытащил нас с тобой. Знать бы еще – зачем?
Нет, все-таки, он был не совсем трезв.
А мне было хорошо, как никогда ранее. В голове, где-то возле левого уха тихо пела Эдит Пиаф, изображение, перед глазами, слегка плыло и я уже ничего не мог ответить своему капитану, потому что , честно говоря, не помнил, совершенно, кто я такой и что делаю в этом прокуренном зале, со стенами цвета “ Прощальный кличь Жако”.
***
К поезду мы пришли за десять минут до отправления. Где-то за низкими Ленинградскими тучами, ангельские голоса, звонко и несколько визгливо вещали о том, откуда и в какие края отправляются нынче поезда, а при входе на перрон стояла самая настоящая цыганка, в цветастой шали, и не обращая никакого внимания на людскую толчею, кипящую вокруг, глядела точно на нас, плавно помывая в нашу сторону тонкой рукой, окутанной ожерельями и мерцающей перстнями на трудовых перстях.
_ Золотые, хорошие, – пропела она низким хрипловатым голосом, когда мы, уже завороженные, оказались перед ней.– А позолотите, чего уж там, ручку. А я вам правду скажу, ничего не утаю.
– Извини, подруга – грубовато сказал я ей.– Откуда у нас деньги? Только что спустили в ресторане. Ничего не оставили. Потому как не положено нам.
_ А ведь врешь ты, Витя – осуждающе покачала головой цыганка.
_ Ты откуда знаешь, как меня зовут? – изумился я, и помимо своей воли подался поближе к цыганке.
_ Мне многое ведомо! И как зовут тебя ведомо, и сколько тебе на роду написано, И то, что у тебя, красавчик, в правом заднем кармане брюк 10 рублей лежат.
И я, машинально, запустил руку в правый задний карман и почувствовав, вдруг, хруст купюры, вынул ладонь и оторопело уставился на, непонятно откуда взявшийся, червонец.
Цыганка мгновенно цапнула его, и зажала у себя в кулаке.
_ Эээ, стой, а ну отдай -
И тут цыганка раскрыла кулак и, ожидаемо, на пустой ладошке ничего уже не было.
Чистая незамутненная ненависть человека, прожившего последние три недели на двадцать восемь копеек в сутки, затопила мне душу при внезапной потере, нежданно появившегося, и тут же утерянного червонца.
– Но, но…! – отскочила цыганка от протянувшейся к ее шее грубой штурманской руки. – остынь малахольный, а то сейчас хвостом ударю, век женщину полюбить не сможешь!
Ужас запечатал мне гортань , я увидел, как медленно поднялась за ее правым боком цветастая, в крупную оборку, юбка, и за белым подбоем мелькнула черная кисточка хвоста.
– Пойдем, пойдем… – потянул меня за руку капитан, и мы, чуть ли не бегом, понеслись к вагону.
И так совпало, что когда мы забежали в тамбур, под укоризненным взглядом