ся в нем, нужно быть легким и слегка оттолкнуться. Этот мир красивейшая часть нашего, он проникает через все. Через запахи, которые напоминают детство, через искреннюю улыбку случайного. Заблудившихся он ждет на повороте со знакомого пути, испугавшихся – в моменте преодоления страха. Он звенит в живой музыке и в словах вашего, еще не научившегося говорить, ребенка.
Чудаки и мечтатели чувствуют его, но любовь к его легкости чаще всего оборачивается ненавистью к тяжести «реальной» жизни. О, это страшная ошибка: ненависть к любому бытию! Только на легких парах, идущих от земли, можно приподняться, потрогать границу. Только, когда обернуться назад, так же приятно, как посмотреть вверх.
Мы все хотим найти дорогу туда. Мы все должны найти дорогу туда. Среди нас нет ни одного нашедшего ее, все, кто сделал это ушли.
Среди читающих мои слова нет ни одного, кто знает, что этот мир не менее реален, чем наш. Здесь только те, кому понравились эти строки или нет, и я, застрявший пограничник.
1. Борис.
Говорят – жизнь разделилась на «до» этого события и «после». Для меня она стала одним сплошным «После». «После», из которого я не мог найти выход много лет. Стены этой тюрьмы были видны только мне, ощутимы только мной.
Мы познакомились случайно в электричке. Она сидела рядом у окна. Я читал, не обращая на нее внимания. Электричку дернуло, сигнализация оповестила аварийную остановку. Она испугалась и прислонилась лицом к стеклу, пытаясь разглядеть случившееся. Вот тогда я ее и увидел. Нет, никакой любви с первого взгляда, никаких бурных эмоций от безумной красоты. Я увидел ее трогательный испуг, и во мне поднялось неконтролируемое, доселе неведанное желание – защищать. Броситься, прикрыть своим телом, вытащить, унести подальше от опасности, отдать жизнь, не задумываясь… Электричка простояла не больше 30 секунд и продолжила путь. Она развернулась от окна и, улыбнувшись первому попавшемуся, то есть мне, сказала: «Думала какой-нибудь самоубийца…». Я растерялся, не от чего-то, а просто потому, что давно не слышал о знакомствах в электричках. Получилась достаточно блеклая улыбка, спасаясь, я опять уткнулся в книгу, поглядывая из-за нее, как она еле заметно улыбается сама себе. Электричка начала притормаживать на станции. Девушка засобиралась выходить. Мне стало грустно. Она направилась к выходу. Мне стало невыносимо стыдно. За что? Что я сделал не так? Я, который десять минут назад был готов отдать жизнь, спасая ее, боюсь. Чего? Она вышла. Я сорвался следом.
Нет, мы не стали самой романтичной парой года. Мы стали друзьями. Мы стали Друзьями. До знакомства с ней я не знал, что Дружба с большой буквы существует. Тем более не мог представить ее между любвеобильным, что уж там скрывать, парнем и привлекательной девушкой. Сейчас эти события помнятся смутно, порой кажутся желанным наваждением. Но все это было, просто оно принадлежит сфере «До», а я существую, борюсь и не даю себе признать усталости в сфере «После».
Что еще могу рассказать о ней «До» того, как потерял ее. Ей было 28, мне 27. Ее звали Леной, меня Борисом. Она была корреспондентом на телевидении, год назад бросила «эту помойку» – ее собственное выражение и стала писать.
«Плохо, что сначала я представила себя этаким молодым автором, путешествующим по всему миру с ноутбуком под мышкой и рюкзаком за плечами, а потом села за клавиатуру. Все-таки, почему во мне столько позерства, Борька?!» – донимала она меня, когда я встречал ее после работы, чтобы посидеть, поболтать в кафешке. Обсудить смысл существования, куда движется мир и когда люди вспомнят, как летать. Это я «поганый мент», который окончил академию с отличием и работал экспертом-криминалистом, ненавидя свою работу и откровенно скучая на ней. Для меня Ленка была центром вселенной, тем местом, куда придя, я снимал «мусорскую» форму и становился другим человеком. Только таким она меня и знала, другого себя я прятал, потому что… Просто, потому что стыдился его. Она была одинока, никогда не рассказывала о парнях, снимала квартиру с подружкой, которую еле выносила, потому что жалела. А жалеть она не любила. Мы никогда не поднимали вопрос отношений. Между нами была скользкая грань, и каждый молчаливо с ней определялся. Как только я близко подходил к грани дружба – любовь, Лена отскакивала в сторону дружбы с поразительной прытью. Для меня этого было достаточно, чтобы понять, мои позывы безответны. Эх, какой я был дурак! Слепец! Толстокожий урод, думающий, что он такой бесконечно умный, но не сумевший понять, с кем имеет дело. Я был привязан к ней, общался круглосуточно, если не лично, то по интернету. Знал о ней все: кто, откуда, куда. Но я не знал ее, так и не понял. Она же поняла меня сразу, еще тогда до остановки электрички, когда я читал, не замечая ее. Это все «До», прекрасное расплывчатое «До», наполненное возможностями. Но со стихии «После» эти возможности, сплошь упущенные, и перебирать их невыносимо. Примерно час назад я многое узнал, и это сулит мне чем-то возможным. Впервые с тех пор, как я утонул в «После».
Лена собралась в теплые края. Надолго, на перезимовку. Холод был для нее не просто неприятным, а болезненным. Немного замерзнув, она теряла способность мыслить, искала любую возможность согреться и вернуться к человеческому мышлению. Я предлагал ей вместе закаляться, но она отвергла