а Паленкова. Угадайте, как меня начали дразнить в конце ноября 2015? Ну, изо Льва Толстого. А ещё мою фамилию упорно писали через "о". Меня ещё спрашивали:
– Почему семейное положение не как у нормальных шестнадцатилетних людей?
– Сначала зародилась жизнь, потом случилась смерть, – отвечала я.
Как это было, даже не спрашивайте. Не помню. Не знаю даже. Лет с трёх я была уверена, что никогда не выйду замуж. Представляла себя той, кто называется старой девой, но тогда такой термин не знала. Другие поженятся, а я не буду. Тогда не знала ни о чайлдфри, ни о жизни для себя, ни о гендерах. Просто считала, что семья не для меня так же, как полёты, что-то иноприродное.
В школу шла отличница. Ещё задолго до первого звонка меня презентовали как потенциальную гордость школы. Особенно легко быть отличницей, когда всё ещё только в проекте, когда в детском саду двойку не поставят. Единственный ребёнок, надежда семьи, школьные годы чудесные ждала больше не я, а родители, чтобы гордиться. Хотя я тоже ждала: в детском саду совсем не играла, стеснялась, больше любила занятия, где надо было просто выполнять.
Я мечтала не расти. Загадывала такое желание каждый раз, письма Деду Морозу писала. Мама так умилялась: "Какая маленькая, хорошенькая, куколка, ребёнок"! Мне многое разрешали, прощали, много внимания уделяли только потому, что была маленькой. Ножки Золушки, маленькие туфельки. Соседку-ровесницу уже не поднимали на руки и не кружили, она была крупнее. При построении была в конце. У меня было детское автокресло розового цвета, и наклейка "ребёнок в машине" украшала правую сторону заднего стекла.
Первое сентября. Я стояла нарядная, в белых колготках, с огромным букетом. Я обязательно стану отличницей, обязательно полюблю школу. Но блестящим ожиданиям пришлось приземлиться на суровой реальности: второго сентября я начала писать палочки не с той строки, мне было сказано, что при оценочной системе это бы не было пятёркой. Я заплакала: первый день – и вот так! Всё-таки хорошо, что дают время привыкнуть. Ведь вначале что оценивать? То, как подготовили дома или в садике?
Но я быстро вошла в колею, и пошли одни пятёрки. Все задания были на высший балл, каждый день меня хвалили, ставили в пример. Задания на продлёнке я не считала за домашние, быстро делала и была свободна. Бывало, что я одна знаю, как решить задачу, выручаю весь класс. "Посмотрите, как пишет Стася", "одна Стася меня услышала", "пятёрка за контрольную только у Паленковой". Мои тетради как образец висели в коридоре, как и моё фото на доске почёта. На родительских собраниях Анна Ивановна восхищалась: "Лучшая ученица, берите пример с её родителей. Если в средней школе становятся важны способности, то начальная – целиком родительская ответственность". И пускала по рядам мои тетради. И грызла зависть, одна из мам открыто сказала моей: "Повезло вам. Моего-то оболтуса не заставишь позаниматься". Но моя вместо того, чтобы сказать правду – про раннюю психическую зрелость, хорошие способности на данном этапе – ядовито усмехнулась: "Просто кто-то рожает детей ответственно, а кто-то – как придётся, вот и результат". Об этом я потом узнала. А так школа была раем.
Начиналась вторая четверть четвёртого класса. В первый учебный день я обратила внимание, что и в любимых сапожках, и в не менее любимых школьных туфельках очень тесно. Куртка и блузка еле сходились; колготки спускались, юбка выглядела не как школьная форма, а как откровенное мини. Тогда мы с мамой пошли срочно выбирать мне одежду. Я остановилась у детского отдела: в прошлый раз покупали в самой старшей категории! Мама сказала:
– Идём дальше. Здесь тебе уже всё мало.
– Но вот прекрасные сапоги тридцать седьмого размера! А я выросла из тридцать шестого.
– Посмотри, какая цена. Детская одежда и обувь всегда ощутимо дороже.
– Почему? – возмутилась я.
– К детской одежде и обуви выше требования, поэтому дороже производить. Нельзя грубые швы, всё должно быть лёгким, материалы нежнее – отсюда более быстрый износ, поэтому взрослые, кому подходит детская одежда, не одеваются в этом отделе.
Другую девочку распирало бы от счастья, что теперь будет одеваться как взрослая женщина, а у меня наворачивались слёзы. Мы шли дальше, справа висело розовое платье принцессы, один в один как то, в котором я была на выпускной в детском саду и на праздниках в первом классе, белые носочки, налезающие мне сейчас только на руки, белые колготки для первоклассницы, курточка на три-четыре года, копия моей. Школьная форма! Как та, в которой я сейчас, тот же размер, её кому-то купят, какой-то третьекласснице.
В каком-то мутном состоянии я выдержала все примерки, завтра пойду в школу в новом виде. Садимся в машину:
– Тебе уже тесно в кресле?
Мне было тесно, но потерять кроме детской одежды ещё и детское кресло – это для меня было слишком.
– Не очень. Да и по правилам до двенадцати лет, а то штраф будет.
– Сидишь в три погибели. Вставай!
– Я уже села, давай доедем.
Если мама сейчас уберёт кресло, оно больше сюда не вернётся.
– Я быстро. Сейчас.
Я отстегнула