благополучия, их магнитом.
Действительно, от горя и утраты цепенеет разум, и в этом
послешоковом состоянии чувства не раскроются, они свернуты
в кокон. И пока ребята не проживут свое первое горе
и не освободятся от внутренней зависимости и необходимости
находиться в своем панцире, узколобость их видения поэзии
останется на прежнем уровне.
Глава 4. Мозаика образов
Гоняют, как белку в колесе, не дают работать, оставляют перед
закрытой дверью в замкнутом круге непрерывных страданий.
Беспрерывные мысли о том, что в любой момент меня и моих детей
могут оставить без куска хлеба и средств к существованию. Такое
положение вещей приводит если не к физической смерти сразу, то
к духовной смерти наверняка, если уже не веришь в человеческий
разум, и лютая алчность денежных мешков постоянно отодвигает все
дальше границы предела. И ведь все мои палачи облачены в мантии
сострадания: «У тебя же дети…». Да, не пупсики, и есть хотят, и жить, и нелегко им не меньше, чем их матери, которую зарядили вместо
пушечного мяса и футболят от одного работодателя к другому, да
посмеиваются, а нашла место, так норовят спихнуть и воссесть
вместо тебя, изображая полноправие и законность. Только вот
человеческие качества извращены в обратной пропорции доброты,
зависти и злобы. Так и хочется напакостить тому, кто чуть выбился
вперед, запихивают на место и приговаривают, дескать, сиди
не вякай, знай сверчок свой шесток. Если бы все человечество
мирно посапывало на своих шестках, то у нас никогда
не родились бы ни Достоевский, ни Чехов, ни Бердяев, ни Сахаров, Чайковский, Блок, Владимир Соловьев. Тупота почему-то является
мерилом, сделать из мыслящего человека болвана не трудно, если
очень стараться в стиле работодателей и правящей элиты начала ХХI века. Вместо настоящих писателей, поэтов и мыслителей везде
проталкивают коммерческих писателей, пустых болвашек
с попыткой облагородить человеческий мусор и сделать из него
музейную редкость, в то время как истинный цвет нации
выбрасывают на помойку, – слишком умные не угодны. Зато, услышав о позорном инциденте, делают удивленные физиономии, когда общественные блюстители нравственности, эти рупоры
ответственности, вдруг выявляют факт смерти или деградации
опустившегося интеллигента, весьма убедительно натянув маски
сожаления и потирая рука об руку, – это чтобы случайно
не захлопать в ладоши от счастья достигнутой цели. Они так любят
захлебываться новостями, мило шушукаясь в стаде таких же
деградантов, у которых картина мира перевернута наискось, так что
они видят в иной перспективе проявления идиотизма
и маразматического алкания зла, – горе их жертв заряжает их
позитивной энергией. Иногда они спекулируют на православии, например,