странности начались с двоих из нашей группы. Мужчина и женщина, чьи лица я всё ещё не мог вспомнить, начали вести себя странно. Они шептались между собой, бросали на нас косые взгляды. Их движения стали резкими, слишком быстрыми. Они не держались за верёвку.
– Это место нас ест, – сказал один из них.
Я не сразу понял, что он имеет в виду. Но потом я заметил: стены двигались. Едва заметно, но достаточно, чтобы это вызывало страх. Они словно сжимались, пытаясь схватить нас.
– Мы должны уйти, – сказала девочка. Она всё ещё была рядом со мной. Её голос оставался спокойным, но в нём появилась слабая дрожь.
Мы вошли в детскую комнату. Она была окрашена в бледно-розовый цвет, с облезлыми обоями и старым деревянным зеркалом на стене. Игрушки валялись в углах, но они были слишком изношены, чтобы кто-то мог ими играть. Девочка подошла к игрушечному туалетному столикц, заглянув в зеркало. Но в зеркале не было девочки. Она стояла рядом со мной, я чувствовал, как её пальцы сжимают моё запястье. Но в зеркале её не было.
– Это что за… – Я не успел договорить, как дверь за нашими спинами захлопнулась с такой силой, что пол под ногами будто вздрогнул. Это было не просто закрытие – это было заявление. Женщина из нашей группы осталась снаружи. Я слышал её крик. Он был не долгим, но в нём было что-то такое, что заставило мой желудок перевернуться. Она звала нас, её голос становился выше, отчаяннее, а потом… оборвался. Как будто кто-то выключил звук.
– Откройте! – заорал кто-то, бросаясь к двери.
Мы все попытались её открыть, толкали, дёргали за ручку, но она не сдвигалась. И вдруг за дверью стало слышно. Сначала это был слабый скрип, как если бы кто-то крался по старому полу. Потом – стук. Размеренный, будто кто-то постукивал ногтями по дереву. Звук приближался. Он становился громче, но при этом сохранял пугающую неторопливость. Как будто тому, кто шёл, не было необходимости спешить.
– Что-то идёт, – прошептала девочка. Её голос был тихим, но в нём звучала уверенность, которая только усилила мои страхи.
Шум продолжал нарастать, пока дверь не начала дрожать, словно её толкали изнутри. Мы отступили к центру комнаты, сгрудившись вокруг зеркала. Я не мог оторвать глаз от этой двери – от того, как её петли скрипели, как древесина шевелилась под давлением. А потом она медленно открылась.
На пороге стоял мужчина. Один из нас. Тот самый, который шептался с женщиной несколько часов назад. Но теперь он был другим.
Его лицо, в отличие от остальных, не было размытым. Оно было слишком чётким. Настолько чётким, что это пугало. Я видел каждую пору, каждую морщину, каждую мельчайшую деталь, как будто кто-то нарисовал его с болезненной точностью. Его кожа натянулась на скулах, как пергамент, который вот-вот порвётся. А глаза… они светились красным. Не просто красным, как кровь или огонь, а каким-то густым, насыщенным, словно в этих глазах горел ад. Они не отражали света, они сами его излучали.
Но больше всего меня пугала его улыбка. Она была неестественной. Уголки его губ тянулись вверх так широко, что казалось,