арене. Но не против тебя в самом начале, Первый, не против тебя. Мне страшно. Я не хотел на самом деле сходиться с тобой. Тогда лишь молю, сдержи обещание.
Его глаза полны неоправданной злости и холода. Что они сказали ему перед тем, как он вышел сюда? То же, что и мне? Обещали всё закончить? Отпустить всех, ценой его? Нет. Я не доверяю модераторам, их описания мне не близки. Мы – развлечение. Толпа возрадуется, когда один организм прикончит другого. Это видно по ним, мы – игрушки. Даже не похожи на них. Их лица – холодный металл, изучающий спрограммированное ими же поведение. Чувствую себя отступником.
Ноль первый, пойдёшь ли ты на меня?
Я сжимаю копьё в руке. Над моей головой зажигается прожектор, над его тоже. Сцену озаряет свет. Мелькают цветные палочки в руках зрителей. Сирены глушат. Кольцо на шее начинает печь. Я – красный, знаю, что красный, зажигается и моё копьё алой плазмой. На экранах вокруг наши лица и номера. Мой 2816, его не успеваю разглядеть, но как же? Я ведь знаю его. Ноль… один? Ещё число в начале.
Нам разрешили биться, я стою, и Первый стоит. Он меня видит? С ним будто бы что-то не то, я помню, как он жаловался на зрение.
Высвечивается над ним: "ERROR" – ошибка? Он сломался? Здесь пол холодный, я делаю шаг назад, его лезвие внезапно проносится мимо моей щеки. Замираю. Его… скорость. Приходится ударить по нему рукоятью. Первый уворачивается. Тяжело. У него сильный хват, что сжимает мне шею. Кинжал в его ладони совсем близко к моему животу. В глазах читается смерть. Моя.
– Гхк!
Он убивает, правда убивает меня.
– Первый… – Я шепчу.
Пальцы пробиваются холодом, я слышу звон своего копья. Хватаюсь за первого. Нет-нет, я не умираю, это ведь игра. Всё светится. Я слышу, его уводят, моя рука пустеет. Первый, опомнись, прошу, Первый. Он убьёт её!
Тридцать ноль один.
Его номер: Тридцать. Ноль. Один. Мои глаза закрываются.
Человек.
Бледные руки в крови, закрылась дверь камеры, темнота. Он берёт трубку в рот, получает свежий воздух. Шестнадцать мёртв. Перед глазами тёмные волосы, сухие, белеющие губы, пальцам всё ещё словно тепло от его крови.
– Шестнадцааать!!!
Ему затыкают рот, приказано не кричать. Помутнённый рассудок. Кольцо на шее сжимается, по телу пульсация. 3001 бьют по голове.
2816.
2 977 год.
Белые стены, трава, бледнеет небо над головой, сменяются звёзды. Огороженное куполом место, будто блюдо под колпаком, что ещё не остыло, но уже перестаёт собой жечь. Вокруг засаженного деревьями газона – комнаты, лаборатории, учебные залы. Целый комплекс раскинулся кольцом вокруг искусственной природы.
3001 стоит в проёме коридора, ведущего в корпусы, на грани меж блёклого, в его глазах, прогулочного сада и темнотой здания. Он ещё совсем новый, один, остальные здесь кажутся ему иными. В ночь уже никого нет, здесь им нельзя быть в это время, он забытый. Красные волосы колышет воздух из вентиляций, имитируя собой внешний ветер. “Всё здесь будто не настоящее.” – думается ему. Купол неба гудит своей тишиной. Беспокоит собой любой шорох. Его шаги по белому гладкому полу, подальше от суженых коридоров, едва ли слышны. 3001 поворачивается к саду, намереваясь туда пойти. Из темноты поворота к комнатам высовывается рука и хватает 3001 за кольцо, притягивая спиной в чьи-то объятия. Кольцо, врезавшись в шею, душит.
– Пусти!!
– Тише ты.
2816 смотрит куда-то вверх.
– Да пусти же!
Шестнадцать закрывает ему рот.
– Не кричи, нас услышат. Не будешь дёргаться и кричать, отпущу.
3001 кивает. 2816 опускает руку.
– Что здесь делаешь? – 3001 судорожно поправляет свою белую рубашку, здесь у всех они белые, форма одна.
– Заметил, что тебя не видно в корпусе, – 2816 улыбается. – Пошёл искать. Ты чуть на камерах не попался.
– Камер ведь нет над садом.
– В ночное время их ставят, идём, – 2816 берёт его за руку. – Пока нас обоих здесь не заметили, – тянет за собой.
– А камеры в коридорах?
– Через них можно проскользнуть, идём.
3001 последовал за Шестнадцатым.
– Откуда знаешь?
– Я часто ночью сбегаю сюда. Как ты вообще сюда попал?
– Шёл по стеночке. – Ответил Первый.
2816 всегда казался ему странным. «Дивергентом» —сказал бы 3001. Эти белые медицинские рубашки его ничуть не красили. Чёрные локоны, прямые, будто лезвие копья, закрывают алые глаза. Его фигура не казалась робкой, хоть Шестнадцать сам по себе робок и был. Модераторы учили быть мессиями, посланниками нового света, более совершенными и осознанными. Но 2816 это отрицал, он видел нечто иное в этих учениях, он будто чувствовал себя иным. И в 3001 те чувства тоже взыграли. Словно их мир – ненастоящий, и цели их не стоят этих