твои потроха отдельно, вот руки и голова.
Не печалься, сейчас споем и тебя сошьем (давай-ка нырнем в водоем)
Мы вдвоем.
В водоеме нас выталкивает среда
Соленая – оттуда, где мертвые, туда, где живы всегда,
Где по венам ток, в глазах поблескивает слюда.
Переплавим слезой любую слюду в зеркала, в стекло —
Станет светло.
Теперь, говорит, плыви.
Теперь, говорит, иди.
Ну и что с того, что тело тесно в груди?
От живой воды в горле чуток першит,
Потому что язык шершавит, наискосок пришит,
Потому что подземный ток обварил крутым кипятком слова.
Эта смотрит в прицел и говорит:
Жива.
«Автопортреты в возрасте за сорок…»
Автопортреты в возрасте за сорок
Немыслимую открывают весть:
Пока не пережил двух-трех засолок,
Ты вроде бы не взрослый и не здесь.
Пока не проступил кровавым потом
Твой личный сын ошибок на челе,
Ты все еще дитя, а если вот он —
Имеешь право плакать на земле,
Имеешь право, воздевая длани,
Взывать к Отцу: «ты, Боже, охренел?!»
«Иов, малыш, ты куришь много дряни
И вкрай не понимаешь местных дел.
На облаках толкучка и морока,
Я черновик поправить не готов.
Где в этом царстве видишь ты пророка
Средь раболепно согнутых скотов?
Ступай, Иов, ищи себе другого,
Первичным Богом скомканный слегка,
А я вкачу «вначале было слово».
Чуток мне, сына, больше сорока».
«Вот уже лето, через неделю – лето…»
Вот уже лето, через неделю – лето.
Покажи скорей, как ты для него раздета,
Покажи, где грудь твоя, двадцатилетней —
И твоя надежда уйдет последней
На то, что хоть кто-то взглянет, оценит
Тебя, на которой теперь лица нет.
Что же случилось, скомкалось и порвалось
Из того, где любилось, пелось и танцевалось?
Проросло больное, опухло гноем,
И сейчас мы об этом слегка поноем:
Ни одной взаимной тебе за сорок,
Ты не знаешь, что это – чтоб без кровавых корок.
Но зато звучишь все чище, все интересней,
Обольщая слух любопытным песней,
Обнимая только во сне украдкой,
Прилипая к платью любви заплаткой,
Протекая телом в храмину духа,
Новорожденная старуха.
«Может быть, выдыхая, используя ропот волны?..»
Может быть, выдыхая, используя ропот волны?
В человеческой речи слова наугад неверны,
Остается оскомина, боль, ощущенье подставы.
То молчишь, то волнуешься, пробуешь соль на язык,
Потому что привык извиваться и лгать, извиняться привык —
За себя и за тех, кто кругом и по-своему правы.
Для чего говорить? Все равно не достигнем строки.
Человеческой