коленкор!
Вот оно как, оказывается! Целая наука, иерархия! Каждая буква, каждая строчка – на своем месте.
И хотя группа в основном спустя рукава относилась к латинскому, дескать, экзамена по нему нет, а зачет как-нибудь с горем пополам получим, «спихнем!», Стас не на шутку раздражался, когда что-то не мог расслышать из-за постоянного гула в аудитории.
Врачиха, каракулями выписывавшая рецепт, наверняка также шумела в свое время на занятиях, толком не усвоив эту науку.
Вспоминая сейчас, каким идеалистом он пришел в вуз, Пермяков не раз усмехался, но… Именно так вначале и было. Он готов поклясться!
К примеру, если бы ему тогда показали, во что с годами превратится его каллиграфический почерк – он бы полез в драку.
Вершины, которые казались недосягаемыми, с грохотом рухнули, на их месте выросли новые, о существовании которых раньше даже не задумывался.
В частности, биология запомнилась тем, что студентам подробно разжевали, как надо одеваться, направляясь в весенний лес, чтобы клещ не присосался туда, откуда его потом и вытащишь с трудом, и свое черное дело он все равно успеет выполнить. Не раз и не два данное знание его потом выручало в жизни. Кстати, благодаря лекциям профессора Сидельникова Стас теперь мог отличить данного паразита от любого другого.
Что касается органической химии, то, сколько бы он потом ни задумывался, какое практическое значение для него, как для хирурга, возымело знание таких химических ребусов, как Цикл Кребса, глюконеогенез, ацетил-коэнзимы всякие, – так ни к чему более-менее вразумительному и не пришел. Наверное, если бы он стал биохимиком в дальнейшем, остался бы на кафедре, защитился… Тогда бы эти знания ему пригодились. Возможно.
Слон в холодильнике
– Чувствуете, мужики, весной пахнет!
Втроем они застыли на крыльце теоретического корпуса, вдыхая морозный февральский воздух полной грудью. Яков Блюмкин, в простонародии – Блюм, высокий, нескладный, потянулся, хрустнув пальцами, словно сломав зараз несколько сухих веток хвороста, и замурлыкал.
– Тебе бы, Яш, не на врача учиться, – привычно подколол долговязого однокурсника Богдан. – А на детского писателя, к примеру. Встаньте, дети, встаньте в круг. Правда, хоровод вокруг елки с твоим ростом водить тоже – не фонтан.
– Нет в тебе романтики ни на грош, – привычно обиделся Яков. – И разговаривать, к примеру, о недавно написанной поэме Евгения Евтушенко «Голубь в Сантьяго» бесполезно, поэтому не будем тратить время.
– А, помню… это ведь он написал «Идут белые снеги».
– Он, он, не сомневайся.
Спустившись со ступенек, троица направилась в сторону трамвайной остановки. Обгоняя их, староста Ирина Заварина оглянулась, едва не поскользнувшись, и напомнила:
– Мальчики, завтра не забудьте комсомольские билеты, собрание курса будет, помните? И по членским взносам ситуация не совсем благополучная! Подтянитесь.
– Да помним мы, не забыли, не забыли, – передразнивая