Это опасно!»
Но кто в юности прислушивается к советам старших? Молодой волк задорно выл, а его вой на казавшихся бескрайними просторах звучал и как жалоба на конечность своего земного бытия, и как вызов всему миру одновременно. Вот он и довылся.
На границе тени от деревьев и лунного света, залившего молоком этой ночью весь лес, показался стройный силуэт белой волчицы. Словно сотканная из этих самых лунных лучиков, она с интересом и вызовом глядела в его сторону. Видимо, подошла с наветренной стороны, и Одвин ее не почуял. Вся ее поза как будто говорила: «Ну и чего ты воешь, красавчик?»
Легкий ветерок медленно развернулся, и чуть опешивший от внезапности волк наконец учуял ее запах. Вера пахла ранним морозным утром в зимнем лесу, ветки которого испещрены красногрудыми снегирями; подснежниками, выглядывающими из-под тающего ноздреватого снега; прозрачной талой водой и звонкими ручейками; весенней капелью и брызгами лесного водопада. Ее запах напоминал ему о полуденном знойном летнем мареве и парящем высоко в небе хищном силуэте беркута; шептал об охряной осени с волшебными туманами, когда прелый аромат опадающей листвы смешивается с дождинками. И еще волк едва уловимо чувствовал исходящее от нее так любимое им сочетание опасности и игры. Одвин мотнул головой, пытаясь стряхнуть наваждение, и двинулся ей навстречу. В животе грозного хищника порхали бабочки.
Глава 4. Монах
Ночь поможет обрести
Мне покой и странный сон,
Сон, и, словно в забытьи,
Таю в нем.
Антоний забылся тяжелым сном после ночной молитвы только под утро. Сон приснился престранный. В центральном соборе Константинополя, в котором он был еще в юности, идет божественная литургия:
– …Се бо прииде Крестом радость всему миру. Всегда благословяще Господа, поем Воскресение Его. Распятие бо претерпев, смертию смерть разруши.
Высокий купол, обрамленный поясом из сорока арочных окон, казалось, парит в небе, отдельно от здания. А он и вправду держится только на золотой цепи, спускающейся прямо с неба, чудится Антонию.
Стены, покрытые мрамором, сияют всеми оттенками: от глубокого зеленого до розового, создавая ощущение бесконечности. Знаменитые колонны Айя-Софии, возносящиеся в высь, подрагивают в свете свечей и дымке ладана. Золотые мозаики с изображениями Христа, Богородицы, архангела Гавриила пристально наблюдают за собравшимися, глядя прямо в душу. Громада творения рук человеческих, непонятно как создавших это величие, рождающая ощущение выхода за пределы материального мира.
В центре, перед иконостасом, вне времени и пространства, вне хаоса и порядка, стоит священник. Его подризник из белого шелка едва слышно шуршит по гладкому мраморному полу. Епитрахиль, украшающая грудь, расшита тончайшим золотым шитьем – кресты и лозы винограда символизируют причастие. Величественная золотая фелонь с тяжелым