не.
Дворец был, правда, не совсем настоящим, хоть и располагался на площади, называвшейся Царской. Выглядел он как ничем не примечательный трёхэтажный дом, зажатый с двух сторон цехами литейно-механического завода. В будние дни в одном из цехов непрерывно громыхал кузнечный молот. И замолкал только с часу до двух часов дня, когда рабочие в перепачканных спецовках шли обедать в столовую, которая располагалась на первом этаже нашего дома. Надо отметить, что всё это, и завод и столовая были микроскопических, по сегодняшним меркам, размеров. Дом же, действительно, в 19 веке был дворцом Гражданского губернатора, о чём я узнал много лет спустя. А настоящий дворец настоящего царя располагался где-то совсем рядом, но точного расположения никто толком не знал. А под моим дворцом, т.е. домом в котором я жил, располагались настоящие царские бани из старинного кирпича, давно заброшенные и нереставрировавшиеся, видимо, со времён последнего нашествия захватчиков. По крыше этих бань мы часто бегали, играя то в прятки, то в казаков-разбойников, прячась за куполами с зарешёченными окнами.
В семь лет, когда большинство детей идут просто в школу, мои родители решили отдать меня ещё и в музыкальную. Инициатором и вдохновителем этой идеи был мой дядя Руби, который был учителем по классу скрипки, а раньше играл в симфоническом оркестре. В истории, которую я хочу вам рассказать, дядя Руби является одним из главных, если не главным, персонажем. Кстати, мы дети, называли его Рубио, может быть потому, что по слухам, у него была скрипка Страдивари, которую он, якобы, никому не показывал. Сказки всё это…Видел я эту скрипку и светил фонариком внутрь за деку, пытаясь найти имя знаменитого мастера. Скрипка, действительно, старинная, итальянская, какого-то мастера с окончанием фамилии на «otti», а первая буква, вроде, «А». В общем, никакой не Страдивари. Но очень красивая, рубинового цвета, с маленьким тёмным пятнышком около грифа.
Итак, идея с музыкальной школой получила одобрение на семейном совете, на котором я не присутствовал по причине ответственного ежедневного матча по футболу, который проходил на той самой Царской площади и где я принимал активное участие с мальчишками из соседних домов. Вскоре дядя Рубио повёл меня в музыкальную школу, располагавшуюся недалеко от нашего дома, и где педагогом по скрипке был его друг Борис Бенедиктович, с которым они играли вместе в симфоническом оркестре. При проверке моего слуха и способностей запомнить и простучать предложенный мне ритм выяснилось, что стучу я на троечку, а музыкального слуха у меня, как-бы это помягче сказать…не обнаруживается. Но дядя Руби был настойчив и напирал на историю про то, как у него был ученик от рождения глухой на одно ухо, но потом окончивший с блеском консерваторию. Борис Бенедиктович недоверчиво покачал головой, но, видимо, отказать не смог, и я стал посещать музыкальную школу.
Глава 2. Первые шесть тактов.
Сказать, что я не любил музыку в детстве, было бы неверно. Я любил напевать, любил бренчать на домашнем пианино, но вот этюды и гаммы играть мне было мучительно. Порой отдельные внешние обстоятельства играют существенную роль в формировании любви или неприятии чего-либо. Борис Бенедиктович был коренастым мужчиной небольшого роста, с лысиной, в очках и с тремя подбородками. Рассказывали, что он очень добрый человек, но доброта его была, видимо, очень скромной и никогда не выходила наружу. Говорил он тихим хрипловатым голосом очень короткими фразами. Обычно про такую речь говорят: «что-то буркнул…». Но это «что-то» надо было ещё умудриться распознать. И если это не получалось сделать с первого раза и правильно выполнить – следовала серия ещё более коротких бурчаний, сопровождавшимися опасным поблёскиванием очков и колыханием всех трёх подбородков. Всё это не способствовало моему стремлению к изучению игры на скрипке.
В ещё большей степени отталкивало меня от этого, действительно, чудесного инструмента, само место проведения уроков. Видимо, по причине ограниченного числа помещений в школе, мы занимались в здании музыкального училища в том же дворе.
Уроки проходили в подвальном помещении, в которое вела узкая металлическая лестница. Спустившись по ней, мы попадали в крохотный безвоздушный коридорчик без окон и с одной тусклой лампочкой у потолка. В коридорчике были три двери, обитые чёрным дермантином с заплатами. Двери вели в миниатюрные классы с маленькими окошками у потолка. Через эти окошки мы могли видеть только ноги студентов музыкального училища, выходивших покурить во двор. Самое невероятное было то, что в этих классах стояло по ДВА РОЯЛЯ. Не пианино, а рояля. Как могли люди затащить туда их по узкой лестнице и разместить там? Это представляется мне совершеннейшей загадкой… Разве что сначала принесли рояли, а потом над ними построили муз училище… Ну и для полного впечатления, представьте меня, маленького мальчика, стоявшего в этом крохотном коридорчике, освещённом одной слабенькой лампочкой. Стоявшего и ждущего прихода Бориса Бенедиктовича. Точнее не прихода, а звука его тяжёлых шагов при спуске по дребезжащим ступеням лестницы. В таких условиях трудно было ожидать, что из меня вырастет виртуозный скрипач, покоряющий европейские столицы.
Но мой дядя Руби верил в меня и дома по вечерам, дополнительно занимался