работать в крупной компании, занимавшейся поставками дорогой мебели из-за рубежа. Пару раз бывал в Италии на стажировке. В одной из таких поездок мне позвонила приёмная дочь Рубио – Лара и сообщила о его смерти. Я с болью воспринял это известие. Как всегда бывает, эта смерть показалась несвоевременной, неожиданной. Мне не удалось прервать командировку и присутствовать на похоронах. Когда я вернулся в Петербург и пришёл на кладбище, на свежей могиле было два венка и несколько увядших букетов. Я положил гвоздики рядом с могильной табличкой и постоял немного, вспоминая о том, как Рубио учил меня игре на скрипке, когда приходил к нам домой…Как рассказывал, что поможет мне стать известным скрипачом…Как торжественно принёс однажды потёртые ноты чудесного концерта для скрипки ля минор, Акколаи и стал репетировать со мной говоря, что поможет с поступлением в консерваторию.
Но судьба моя сложилась иначе, и после музыкальной школы я не пошёл дальше ни в училище ни, тем более, в консерваторию, хотя любовь к классической музыке сохранилась на всю жизнь.
Глава 4. Нотный архив на дому.
Приблизительно через три месяца мне вновь позвонила Лара, сообщила о своём скором переезде в Германию и спросила – не хотел бы я осмотреть нотные папки, оставшиеся от Рубио. На квартиру был покупатель, уже распродали мебель, а ноты, даже старинные издания, никого не интересовали. Я припомнил большое собрание Рубио. Тогда, в моём детстве, когда ноты были таким же дефицитом, как и всё остальное, многие обращались к нему за помощью. Помню, даже Борис Бенедиктович при подготовке к какому-то концерту пробурчал, что ноты, которые не удавалось найти, стоит поискать в дядюшкиных шкафах. Рубио никому не отказывал и давал переписать ноты всем желающим. А многие его друзья и даже ученики дарили ему различные редкие издания. Я слышал, что в Петербурге Рубио продолжал пополнять свою коллекцию и, со временем, она стала действительно очень большой. В моей памяти всплыли многочисленные папки, тоненькие альбомы и даже отдельные, пожелтевшие от времени, листки с нотами, которые заполняли его старую квартиру.
Я представления не имел как, когда и для чего мне рыться в собрании нот Рубио, но судьба дела всей жизни близкого мне человека не могла оставить меня равнодушным. Я договорился о встрече и ранним утром воскресного дня уже нажимал кнопку дверного звонка старого, дореволюционной постройки дома.
Квартира была уже практически пустой, и на эту пустоту удивлённо смотрели огромные печальные окна, может потому, что с них сорвали портьеры. Лара подвела меня к двери в комнату Рубио и сказала, что ей необходимо отлучиться минут на сорок.
Я кивнул ей и шагнул в маленькую комнату. К моему удивлению никакого, ожидаемого мной нагромождения нотных альбомов, там не было. Тут стояли только три огромных шкафа. Я открыл их и ещё раз удивился. Теперь уже порядку и торжественной тишине внутри. Первые два шкафа были заполнены толстыми и средних размеров клавирами и сборниками, а тонкие