для королевского казначейства. Хорчицкий подготовит полный отчет.
– Хорчицкий? Мой ботаник?
– Да, ваше величество, наш императорский аптекарь. По счастливому совпадению, доктор родился в Чески-Крумлове и рос в тамошнем монастыре иезуитов. Он присмотрит за всеми приготовлениями и порекомендует надежную прислугу. Хорчицкий говорит на их диалекте и имеет хорошие связи с Орденом иезуитов.
Рудольф пощипал нижнюю губу.
– Сделайте так, чтобы Хорчицкий не оставлял слишком надолго без внимания наш ботанический сад. Обеспечить цветение орхидей по силам только ему одному. Если б только он смог изобрести снадобье, способное исцелить моего сына от безумия! Да, и поищите того цирюльника, который спас жизнь слуги, – распорядился король, поднимаясь с трона. – Он защитил моего сына, не допустив его смерти на улицах Вены. Вознаградите его достойно.
Это распоряжение императора Вольфганг Румпф так и не выполнил – отыскать цирюльника, спасшего жизнь слуги дона Юлия, он не смог.
Между тем этим цирюльником был не кто иной, как Зикмунд Пихлер, отец Маркеты, который в тот же день оседлал лошадь и отправился домой, в Чески-Крумлов.
Отвратительный эпизод с доном Юлием лишь укрепил его в желании как можно скорее покинуть Вену, на улицах которой насилие и разврат отдавались хохотом пьяниц и шлюх. Бывая здесь по несколько раз в год на протяжении многих лет, цирюльник до сих пор чувствовал себя чужим в этом городе. Мать воспитывала Зикмунда в строгом католическом духе, а его старшая сестра была настоятельницей женского монастыря Святой Клары, более известного как монастырь Бедной Клары из-за того, что поступавшие в него монахини принимали обет бедности. Жажда знаний влекла Пихлера в Вену, поскольку он хотел развить и усовершенствовать свои навыки и лечить еще больше больных, но ему была не по душе атмосфера непристойности и распутства этого города, неизменно вызывавшая у него отторжение. К тому же из-за его сильного чешского акцента венцы делали вид, что не понимают немецкий, на котором говорил Зикмунд, и грубо высмеивали его провинциальную чопорность и щепетильность.
Он мог бы не соглашаться, спорить, указывать на то, что ему принадлежит баня в Чески-Крумлове и что он сам не считает себя ханжой, а просто знает, какое поведение считается пристойным в бане и какое – на улице. Но Зикмунд Пихлер никогда и никому – а тем более чужестранцу – не признался бы, что является собственником такого заведения.
В этот раз поездка далась ему труднее обычного. Пришлось искать новое жилье, и доходный дом, комнату в котором снял Пихлер, хотя и находился неподалеку от гильдии, оказался намного хуже прежнего, где он неоднократно останавливался прежде, а жильцы его были грубее и куда менее благовоспитанны.
Услышав богохульство за столом во время завтрака, цирюльник перекрестился, что было встречено смешками со стороны других постояльцев. Ухмылки вызвал и его старомодный костюм, мешковатый и потертый, ясно выдававший глубокого чешского