побрал! – увидев, что я открыла глаза, он нагнулся ко мне и начал быстро говорить: – Леночка! Ты видишь меня? Это я, Павел! Я здесь, а значит, все будет хорошо! Ты веришь мне? Все будет хорошо! Ты только верь мне и все будет хорошо!
А рядом надрывался еще чей-то мужской голос:
– Кто позволил Орлову встать с кровати? Кто ему это разрешил? Откуда здесь столько народу? Здесь госпиталь или проходной двор?
– Он свою жену хотел поддержать, когда ей плохо стало, – услышала я голос Панфилова и запоздало поняла, что мама прилетела вместе с ними.
– Кретины! – бесновался врач. – На стол! Немедленно!
– Кого? – спросил чей-то женский голос.
– Обоих! – заорал врач. – Может быть, еще удастся что-то сделать! Меня положили на каталку, и я увидела вокруг себя Печерскую, Панфилова, Матвея, и плачущую маму, которая быстро-быстро крестилась и повторяла, как заведенная: «Господи! Не дай беды! Господи! Не дай беды!». В плавающем перед моими глазами тумане их склоненные надо мной лица казались искаженными, как в мутном кривом зеркале, и я, будучи уверена в тот момент, что никогда их больше не увижу, собрав остатки сил, тихонько сказала, обращаясь к Матвею:
– Зла ни на кого не держу… Сына Орлову не отдавай… Мачехи ему не хочу… – и потеряла сознание.
Первое, что я увидела, очнувшись после операции, было склоненное надо мной лицо мамы.
– Что с Игорем? – с трудом ворочая пересохшими губами и одеревеневшим языком, пробормотала я.
– Все хорошо, Леночка. Опасности нет, – она говорила что-то еще, но я уже ее не слушала – самое главное, что с сыном все в порядке, а до всего остального мне нет никакого дела. И я снова закрыла глаза, проваливаясь в темноту.
А на следующий день в моей палате – а лежала я в «люксе», появился Матвей и, едва увидев его потемневшие глаза, я тут же поняла, что он взбешен до предела. Он был краток и категоричен.
– Лена, во-первых, я хочу тебя сразу же и окончательно успокоить: с Игорьком все нормально. Я пригласил лучших специалистов Москвы, и они заявили мне это совершенно определенно. А, во-вторых… Лена, прости меня, если сможешь! Ведь это я настоял на том, чтобы ты поехала к Орлову, значит, я и несу всю полноту ответственности за последствия этого решения. Ты даже не представляешь себе, Лена, как мне сейчас больно и обидно! Подумай сама, полжизни прожито впустую – я воспитал подлецов, которые предали Семью ради чужого человека! Ведь из-за их безответственности ты была в полушаге от смерти и могла погибнуть вместе с ребенком.
– Ты о Репниных, что ли? – спросила я и он кивнул. – Так я же им не родственница. – Ну, уж нет, Лена! Ты точно такой же член моей Семьи, как и все остальные, и обижать тебя я не позволю никому. А потом они предали не только тебя! Они предали меня! Какими глазами я теперь должен тебе в лицо смотреть? Они, было, обрадовались, узнав от мамули, что ты не держишь ни на кого зла, да вот только я всепрощенчеством не страдаю! Не сомневайся, все уже огребли по заслугам в полной мере, включая