по ходу сам себе СИЗО.
1
Я работаю в Конторе. Служу верой и правдой государству нашему цепным псом. В любой момент я готов сорваться с цепи и растерзать сидящих в Конторах пониже, в республиках, областях, городах. Растерзать за бардак. За поверхностное выполнение наших указаний. За непослушание. Моя Контора – всем Конторам Контора, и я не открою вам её названия. Она стоит грозной глыбой посреди Москвы, хрен её сдвинешь с этого места. В своё время президент Медведев заявил, что вынесет её за пределы МКАД, но так и не успел осуществить он своего смелого плана – вернулся наш президент и дал понять – есть вещи, которые незыблемы.
…Я помню этот день. В тот день я вернулся из Хабаровска. Невыспавшийся, злой как чёрт, перешагнул порог своего кабинета и чуть не оглох от аплодисментов Николая Ивановича.
– Андрюня!
Николай Иванович грохочет, как кипящий на огне чайник. Сам он далеко не чайник, конечно. Николай Иванович ветеран Конторы. Ему пятьдесят шесть. Он начинал при Ельцине. Он знает здесь всех и вся. И нет человека, кто не знает Николая Ивановича. Начальники управлений, завидев его, первыми протягивают руки. Он крут, мой Николай Иваныч, он любит меня.
Как только мы познакомились, он сказал мне: «Какой ещё «Николай Иванович», Андрюха? Зови меня просто Коля!»
Коля говорит мне, что я – лучший собеседник, что у нас с ним похожий юмор, а без юмора в нашей Конторе никак. С ума сойти можно.
– Ходят, как индюки напыщенные, – говорит он о коллегах, – поэтому нас народ и не любит. С юмором же надо, с юмором.
Каждое утро Николай Иванович в нашем кабинете с кипой газет. У него есть свой кабинет, отдельный. Но ему скучно в своём кабинете. Он прибегает к нам и начинает знакомить с передовицами «Коммерсанта», «Огонька» или газеты «Завтра». Иногда из портфеля он достаёт «Новую».
– Так, посмотрим, что жиды пишут, – говорит Николай Иванович.
Я смеюсь, мои соседи недоумевают. Далеко не все работники Конторы, как ни странно, в курсе политической конъюнктуры. А журналистской – тем более.
Но не только за юмор ценит меня Коля. Он видит во мне боевого товарища по будущим сексуальным баталиям.
– Вон, видишь, – шагая по ковровой дорожке, он показывает на женщину лет пятидесяти пяти, – комендант. Мы с ней в подсобке целовались в девяносто третьем году. Выстрелы кругом, Ельцин по Белому дому из танков шмаляет, а я завёл её в подсобочку…
– Здравствуй, Коля, – говорит женщина, – что-то ты давно к нам не заходил…
И полон тоски её взор.
– Некогда, Галя, некогда. Много работы…
Остаётся за кормой Галя, хлопает ресницами. А мы несёмся дальше.
– Старая она, чё, – будто извиняется передо мной Николай Иванович.
Я его понимаю. С таким темпераментом некогда оглядываться назад. Он пытается объять необъятное, он работает активно. Продавщицы овощных палаток городка Голицино, работницы сельсовета его деревни и прочая – никто не должен ускользнуть от Николая Ивановича. Однако случаются обломы.
– Звонит