не тратил на ребёнка ни копейки!
А вот это уже, – думаю я, – пиздец…
– Тридцать две тысячи шестьсот шестьдесят семь рублей! Пусть потрудится внести хотя бы половину!
Такая резкая и наглая ложь ставит меня в тупик. Я сижу как оплёванный. Ни хуя себе, думаю я. Ни хуя себе.
– Ответчик, что вы можете сказать? – спрашивает судья.
Я с трудом выдавливаю из себя:
– Прошу перенести судебное заседание. Мне следует получить консультацию.
В экстазе адвокатша топает ногой, едва не дробя каблук:
– Прошу обратить внимание, ваша честь, на тот факт, что у ответчика высшее юридическое образование! Какие ещё консультации?
– Это его право, – говорит судья, – заседание окончено. Дата следующего заседания – двадцать девятое октября. Время – десять ноль-ноль.
Адвокатша торжествует.
11
Двадцать девятое октября. Происходило ли в этот день что-то знаменательное? Не знаю. Но для меня этот день знаменателен, точно. Это день моей победы на поле брани семейного права.
Униженный и оскорблённый, я всё же взял себя в руки и подготовился к следующему заседанию основательно. По совету Леры, своё выступление я написал.
Выстроено оно было так: законодательство (статья шестьдесят четыре Семейного кодекса Российской Федерации), судебная практика и самые убойные аргументы – постановление Правительства РФ о повышении зарплаты работникам Конторы, справки из бухгалтерии. Ну и импровизация, разумеется.
Я надеваю белую рубашку, красный галстук и чёрный костюм. Ботинки вычищены идеально. Достаю из шкафа пальто. Оно куплено мною в 1998 году за пятьдесят рублей в секонд-хенде. Я давно его не носил, но люблю его. Оно напоминает пальто Штирлица. Это немецкое пальто.
…Говорю негромко, но динамично. Периодически я балуюсь пародией, лет двадцать, наверное, балуюсь, и это сказывается. В моей речи проскакивают металлические путинские нотки.
Судья слушает внимательно. Я чувствую смену её настроения. Если на первом заседании моё предложение о выплате алиментов было встречено ею прохладно и даже наплевательски, то теперь она уже начинает размышлять, возвышаясь над собственными судейскими штампами.
…Когда дело доходит до грядущей моей зарплаты, секретарь судебного заседания, девонька молоденькая и симпотная, смотрит на меня с искренним интересом.
– Но чеки! Чеки! – перебивает меня вдруг Юлия. – У меня есть чеки!
И всё-таки она дура. Судье явно не нравится её поведение. Перебивает, вносит сумбур. Судьи не любят, когда на заседаниях орут. Самим поорать – другое дело.
– А что, – спрашиваю, – чеки? О чём говорят эти чеки?
– О том, что ваша бывшая жена покупала вещи! На многих чеках есть её фамилия!
– И фамилия того, чьими деньгами она расплачивалась, там тоже имеется? Она могла эти деньги взять, например, у вас. Как будто бы. И оплатить эти мифические вещи.
Судья объявляет перерыв.
– У вас ничего не выйдет, – шипит Юлия, – ничего, слышите!