сын мой, тем более теперь, когда речь идет о свадьбе. Что вы сделаете в жизни, если сожжете свою молодость, свое здоровье за несколько лет? Какое потомство вы дадите? Вот, сударыня, полюбуйтесь, чем оборачивается неумеренная забота. Перед вами достойный плод вашего воспитания.
Герцогиня со слезами на глазах смотрела на сына, который не знал, куда провалиться. Ему было до невозможности стыдно перед матерью. Разве он мог признаться ей в своих грехах? Разве она вынесла бы эти признания? Она так нежно любила своего Лулу и никогда бы не думала о нем так, как ее супруг. Конечно, она понимала, что Луи не невинный ребенок, но согласиться с тем, что он один из этой гнусной армии любителей наслаждений…
– Кроме того, Луи посещает весьма сомнительные заведения, – добавил герцог очень мрачно, – и, наконец, я должен сказать о том, что переполнило чашу моего терпения. Должно быть, стремление к развлечениям до такой степени помрачило разум нашего сына, что он отважился на поистине чудовищные поступки. Он пытался принудить свою будущую жену к сожительству и обходился с ней очень грубо. Обесчестить свою невесту до свадьбы, вероятно, в его глазах является геройским поступком. Но это не все. Он оказался способен и на гнуснейшую вещь. Вы не поверите, сударыня, Луи домогался любви своей тети. Это уже переходит все границы.
Луи мрачно покосился на Элен, но та сделала вид, что не заметила этого взгляда.
После краткого жуткого молчания герцогиня едва слышно проговорила:
– Нет… это неправда. Лулу, скажи, это неправда…
Луи, чрезвычайно смущенный последним обвинением, приблизился к матери и, опустившись на колени, не своим голосом сказал:
– Это правда, матушка. Все до последнего слова… Простите меня, ради бога. Я приношу вам одни страдания…
У него самого в глазах стояли слезы, а лицо давно покраснело от стыда.
Герцогиня ничего не ответила. Она встала и, прижимая платок к глазам, беззвучно удалилась.
Мари стояла как в оцепенении, ничего не видя перед собой. Элен и Леонора ничуть не изменились. Луи остался на полу. Он сокрушенно взялся за голову и тихо пробормотал:
– Я недостоин ее… – Потом, будто опомнившись, повернулся к отцу:
– Зачем, зачем вы так? Что будет с ней?
– Вы сами виноваты, сударь, – строго сказал герцог и обратился к Мари:
– Ты не первая и, верно, не последняя жертва этого донжуана. Однако твое поведение оставляет желать лучшего. Если собственный ум не подсказал тебе границ приличий, то мы подскажем. Я считаю, что после всего, что произошло здесь, ты не можешь оставаться у нас на службе и должна покинуть наш дом, как только мы вернемся в Париж. Можешь идти.
Мари, едва живая, поклонилась и вышла.
Луи встал на ноги и невменяемо заходил по комнате, наконец, остановился и произнес:
– Отец, это жестоко.
Герцог не отвечал. Луи метнул дикий взгляд на «несчастные жертвы» и потребовал:
– Да скажите же хоть слово! Леонора, я ведь ничего вам не сделал. Герцог