красотой голоса, но и каждым движением, выражением лица, – словом, исполнением. В ее голове не укладывалось, что именно Луи поет эти песни. Знал ли он о той силе, что исходила от него во время пения? Знал ли, что в эти минуты казался богом, на которого молились? Понимал ли, что искусство, с каким он исполнял любое произведение, преображало не только его самого, но и слушателей?
Мари благодарно улыбалась, когда он вернулся из своего мира и внимательно посмотрел ей в лицо, ожидая оценки.
– Оказывается, я так давно не слышала вас, – произнесла она. – Это прекрасно, достойно Орфея.
– Это говорит Эвридика? – с намеком ответил он.
Мари растерялась. Она невольно произнесла имя Орфея, но ведь оно не пустой звук, особенно для нее, да и для него, видно.
– Скажите, Луи, а что это была за песня? Последняя?
– Понравилась? – он бесцельно тронул струны.
– Очень. Кто же автор? У вас есть ноты? Луи только усмехнулся.
– Нет, нот у меня нету. А кто автор? Я думаю – Любовь, кто же еще?
– Любовь? – повторила Мари, – это что же, вы сочинили?
– Человек ничего не сочиняет, – Луи отложил лютню. – Что может создать жалкий человечишка? Грешить – сколько угодно… Любовь, только любовь…
– И все же, это ваша мелодия? А стихи?
– Да, если хочешь, – наконец сдался он.
– Я хочу знать о вас больше, – уверенно сказала она.
– Ради бога, разве я против? – смеялся он.
– А на скрипке вы еще играете?
– Редко, но бывает.
Мари вновь очутилась у окна, взволнованно ворошила прошлое, глядя невидящими глазами во двор.
Луи подошел к ней, тоже стал смотреть в окно.
– Чему ты улыбаешься? – спросил он.
– Я вспомнила, как вы меня рисовали, – тихо ответила она, – где эта картина?
– В Куломье, в моей комнате.
– Вы никому ее не показывали?
– Я же дал слово. Но мне никто не запретит смотреть, правда?
Мари вдруг застыдилась:
– Зачем это? Отдайте ее мне.
– Ну уж нет, – он лукаво улыбался.
– Луи, мне стыдно, тем более прошло время.
– Время – это миф, – спокойно возразил герцог и больше не сводил сияющих глаз с лица Мари.
– Нет, – упрямилась она, – мы меняемся, значит, оно реально. Вы представить себе не можете, сударь, как я устала… устала от вечной неопределенности.
Мари не могла бы объяснить, что заставило ее признаваться ему в своих личных переживаниях. До этой минуты она даже не думала, что с герцогом можно поговорить вот так откровенно: есть ли ему до этого дело? И вот, она неожиданно призналась ему в том, что угнетало ее уже не один год.
Луи продолжал пристально смотреть ей в лицо. Ее слова, казалось, не удивили его, и он понимающе заметил:
– Не знаю, есть ли определенность в действительности, но, дорогая, зачем же так? Твои дела обстоят куда хуже, чем я думал.
– Что же вы думали? – заинтересовалась она.
– Тебе