Лора Герд

Константинопольский Патриархат и Россия. 1901–1914


Скачать книгу

влиянию русской культуры, так как из экономического господства там России «само собой вытечет ее политическое и культурное преобладание на всем так называемом Ближнем Востоке»[106]. «Московские ведомости» радостно подхватили эту идею, переставив в ней акценты в соответствии с традиционной монархической теорией: «Мы считаем Ближний Восток нам близким, родным, своим не в силу экономических выгод […], – а наоборот, в силу наших двадцати пяти-вековых уже связей с этим греческим, а потом византийским Востоком, откуда мы почерпнули некогда свою образованность, где и доныне не совсем еще потухли ее старые, греко-славянские очаги». Под «Ближним Востоком» автор этой статьи понимал не только турецкие территории, но также и славянскую часть Австро-Венгрии, на которую тоже должно, по его мысли, распространяться русское влияние. Черное море, «Русское море», должно стать «естественной базой нашего могущества в наших отношениях к Турции и к христианам Востока, а равно и к великим державам Средиземноморского бассейна»[107].

      Речь министра иностранных дел А. П. Извольского в Думе 4 апреля 1908 г., в которой впервые прозвучал термин «национальная политика», послужила новым стимулом к развитию неовизантийского направления в общественно-политической мысли. В отличие от узконациональных политических программ балканских государств, где отождествление этнической и церковной принадлежности было залогом национального выживания и основой строительства государства, Российская империя в своей внешней политике на Ближнем Востоке никогда не ставила во главу угла принцип национальной исключительности. Еще в 1880-е годы, с поворотом политики к национальным началам, за основу ее была взята византийская наднациональная, вселенская идеология. Именно возвращение Константинопольскому патриархату его подлинного вселенского назначения было объявлено лозунгом церковной политики России конца XIX в. Строя проекты вовлечения в свою государственно-идеологическую сферу других православных народов, ни русское правительство, ни теоретики этих планов не предполагали какого-либо национального давления на эти народы: напротив, развитие культуры каждого из народов приветствовалось. Другое дело, что идеальная концепция не всегда работала на практике там, где была возможность ее практического осуществления.

      Своего апологета русская имперская идея в начале XX в. нашла в лице Л. А. Тихомирова (1852–1923). В прошлом революционер-народник, в конце 1870-х гг. Тихомиров пришел к крайним консервативным убеждениям и представил обоснованную теорию русского монархизма, связав его с монархизмом византийским как своим непосредственным предшественником[108]. «Византийская государственность, – писал он, – лишь в очень малой степени строилась на идее царя-Божия служителя. Эта идея только освятила абсолютистскую власть, которая, однако, не получила перестройки сообразно с ней, а сохранила юридически староримский смысл». Недостатки