купила тогда не свинину, и во всём обвиняла невестку. В конце концов, она договорилась до того, что милиция спелась с Новеллой, и теперь они хотят довести пожилого человека до гроба.
Минцу пришлось выслушать историю о бесплодных попытках Муравьёвой получить знак «Житель блокадного Ленинграда». Он узнал, что Зинаида Фоминична по рождению москвичка. В город приехала только в сорок третьем году, как раз накануне снятия блокады. Для получения знака нужно прожить в осаде четыре месяца, а у неё выходит три с половиной. Но вот их соседка, по фамилии Заноха, сволочь такая, родилась в сентябре сорок третьего, до января сорок четвёртого набрала положенный срок. И теперь пользуется всеми льготами.
– Разве справедливо это, молодой человек? – патетически вопрошала Муравьёва. – Обо мне тогда даже в газетах писали. Ради героического города я родную столицу бросила! Моя фамилия в те годы была Шарина. Я работала на Победу, а теперь стою в общей очереди и плачу за проезд в общественном транспорте! А эта гадина и не помнит ничего – только пелёнки тогда марала. А теперь передо мной нос задирает…
Далее Муравьёва перешла на воспоминания о нормах военного времени. Саша, не нажимая на свидетеля, плавно довёл разговор до позавчерашнего приключения на рынке. К тому времени из Зинаиды Фоминичны вышел весь полемический задор. Она удовлетворилась тем, что симпатичный парень, да к тому же ещё и культурный, с хорошими манерами и тихим, терпеливым голосом выслушивал её, не перебивая. Не то, что сын, невестка и внуки, которым бабка, надо сказать, порядком надоела!
На исходе второго часа беседы Муравьёва надела цигейковую шубу, шляпу из каракуля и важно спустилась по лестнице к машине. Минц был рад, что не взял шофёра – тот убил бы их обоих, и оказался прав. Зинаида Фоминична от самого проспекта Ударников до рынка без передыху болтала, всё больше чепуху. Но попадались в потоке слов и ценные зёрна информации.
Воображая, как с Муравьёвой побеседовал бы Грачёв, Минц уточнил:
– Какого возраста был продавец?
– Ну, лет под пятьдесят, – солидно отвечала бабуля.
– Одет как?
Минц жалел, что напялил дублёнку – в салоне при включённой печке было очень жарко.
– Как? – переспросила Зинаида Фоминична. – Да обычно – ушанка такая богатая, новая. Полушубок, фартук, нарукавники. Да, у него есть такое противное родимое пятно под носом! – вспомнила старуха.
Они ехали мимо заснеженного парка, расположенного близ Шоссе Революции.
– Большое? – уточнил Минц.
– Не так большое, как неприятное. Как будто грязь он не вытер, – объяснила свидетельница. – Но мужчина при этом очень вежливо улыбался. У него две золотых коронки во рту, – прибавила она. – Вот, торгаши-то смолоду золото себе ставят, а мне всё никак. Уже и материал давно лежит – на свои кровные покупала. Так ведь не допросишься. Нахальства во мне мало, не вытребовала удостоверение участника войны…
– Извините, – мягко перебил Саша. – Родимое пятно, два золотых зуба… А какой у него цвет волос