что ей домой идти тошно. Она кроме родителей-алкоголиков ничего и не видела. Может, и рада была куда-нибудь сбежать – так ее никуда не зовут. Никто особенно не горит желанием показывать Дашке лучшую жизнь. Может, потому что и показать-то им всем особенно нечего. Мне тоже нечего, но у меня, по крайней мере, дома чисто, в холодильнике есть еда и соседка добродушная под боком. У Конкиной, видимо, и этого нет.
– Чего домой не идешь? – спрашиваю, достаю сигарету и закуриваю. – Поздно уже.
– Не хочу домой!
– Что так?
– Предки достали!
– Так сильно, что на улице лучше?
– Тебя как будто не достают твои!
Я пожимаю плечами. У меня, вообще, все через задницу, так что даже не знаю, подходит ли в моем случае слово «достают». Обо мне же никто ничего толком не знает, особенно из однокашников, так что и Дашке не обязательно в подробности вникать. Но все-таки мне ее жаль. Так ведь и просидит всю ночь на лавке, если в милицию не загребут или не нарвется на какого-нибудь урода.
– Пойдем ко мне. – говорю. – У меня дома никого, только сестренка.
– В смысле? – не понимает Дашка.
– В смысле, – повторяю, – ко мне пойдем. Чего тут торчать-то… Есть хочешь?
– Угу. – кивает Конкина.
– Пойдем! – я машу рукой, как бы подгоняя ее. – Пиццу закажем.
Дашка встает и мы идем ко мне. Правда, я прошу ее подождать у квартиры, пока сам поднимаюсь к Инне Марковне за Ксюшкой. Просто появление девушки может вызвать целую волну вопросов, на которые мне совершенно определенно не хочется отвечать. Вернее, совершенно определенно мне придется что-то врать, а врать своей соседке, которая так по-человечески к нам относится, я не хочу.
Пока Ксюшка собирается, я кладу на комод пятьсот рублей. Я, вообще, всегда плачу Инне Марковне за то, что она сидит с сестрой. И хотя она каждый раз пытается отказаться, я считаю, это правильно: она же тратит на нас свое время. И потом, если я не буду ей ничего платить, все это может перейти в разряд каких-то личных отношений, а этого я совершенно не хочу. Это так же как с Юлей. Просто деньги помогают соблюсти некую формальную грань. Вроде как, ты уже не просто просишь о чем-то. Вообще, деньги все упрощают. Они избавляют от претензий, вопросов и чрезмерного проникновения в душу.
– Не надо, Рома! – снова возражает Инна Марковна и снова пытается всучить мне назад мою пятисотенную купюру. – Я же говорила тебе! Забери!
– Ну что вы, Инна Марковна! – протестую я. – Все нормально. Вы же тратите свое время…
– Так мне же это в удовольствие!
– Вот и хорошо! Тем более берите!
Я кладу бумажку обратно на комод и прижимаю бюстом Бетховена. Инна Марковна неодобрительно качает головой и вздыхает.
– Ну что у тебя денег так много, что ты можешь мне платить? – почти невинно возмущается она.
– Есть у меня деньги! – говорю. – Я же работаю.
– Папа-то помогает вам? – спрашивает она, когда мы с Ксюшкой уже уходим.
– Угу. – бурчу я.
Сестра