куда реальнее моей! В восемнадцать лет выйдешь из детдома и можешь сесть не в тюрьму, а на поезд к Черному морю, например в Сочи. Там есть дельфинарий, я знаю! Можно попробовать устроиться уборщиком, ухаживать за дельфинами, кормить их. Потом тебя повысят, станешь помощником дрессировщика, а еще потом и самим дрессировщиком. Видишь, это вообще реально! Билет на поезд стоит не таких уж и больших денег, рублей двести, это можно накопить, или даже я тебе помогу их раздобыть. Да и вообще можно даже зайцем доехать!
– Как ты сказал? дельфинарий? – переспросил Монах.
– Ну да, такой зоопарк, только для дельфинов, они там живут, отдыхают, плавают. Сам не был, папа рассказывал.
Монах задумался, а я с жаром добавил:
– Ты же сам говорил, что Бог – это свобода! Значит, ты как свободный человек можешь поехать в Сочи к дельфинам!
– Могу поехать, а могу и не поехать, – покачал головой Монах. – Боюсь я иногда этой свободы. Как там будет… А тут все ж понятно, в четырех стенах-то. В 7.00 подъем, в 22.30 отбой, за нарушение режима – на крытку.
– Ну а сам Бог-то чего хочет? Чтобы ты поехал дельфинов дрессировать? Это же он тебе так подсказал? Мечта-то хорошая, светлая!
Монах почесал подбородок.
– Наверное. Про дельфинов мне как раз брат Антоний рассказывал. Он до Чечни в морской пехоте служил и в море видел, как они прыгают, говорит, очень хорошие. Добрые. – Его веснушчатое лицо расплылось в широкой мечтательной улыбке. – Даже знаешь, что рассказывал? Что раньше человек и дельфин были братьями, но потом из-за этой же проклятой свободы человек выбрал черную дорогу и стал злым, научился воровать, убивать, воевать, ну и все такое. А дельфин так и остался добрым. Поэтому они такие веселые, счастливые, у них нет никаких четырех стен, они только плавают в море, веселятся… Вот кем было бы здорово стать – дельфином. Но такого, ясен пень, в обычной жизни не бывает, – Монах усмехнулся, – вот я и придумал, что для счастья надо с ними дружить. Вот чего хочет Бог, чтобы я был счастливым. И ты тоже, и брат Антоний, и Леха Лысый, и воспитатели, и старшаки, и все-все-все.
Слова Монаха, с одной стороны, были вроде бы и понятны, а с другой стороны – он говорил как учитель, и в его речи вдруг начинала звучать неискренность. Поэтому я решил для себя, что ничего не понял.
Впрочем, через две недели произошел удивительный случай, после которого я узнал про свободу и про выбор намного больше.
Мировой прогресс тогда только приходил в Россию, поэтому мечтой не только любого мальчишки, но и взрослого был видеомагнитофон или игровая приставка. Увы, это было практически невозможно, а если и возможно, то только за нереальные деньги. Во всем городе я знал только трех счастливых обладателей игровой приставки, но они были жадными и никого в гости не пускали.
Мы с Монахом часто рассуждали, как же это здорово – смотреть фильмы со Шварцем, Рэмбо или Брюсом Ли, а еще лучше – играть в игры, заставляя воинов и волшебников ходить, драться и летать, словно ты сам – Бог, а они – твои верные слуги.
И вот я снова играл в клек во дворе детского дома и, метко сбивая битой из хоккейной