своей тенниски на «молнии». А поскольку я нищий, то дерюга должна была просвечиваться, на что я совсем не обратил внимания. Короче, я полез в кадр, все время держась Лешки. А Лешку – боярчонка в роскошных сапогах с загнутыми носами – всякий раз ставили на первый план. Упорно пробираясь через бояр, я наконец оказался перед самой камерой, и, когда я уже практически влез в объектив и попал в свет, под дерюгой прямо перед Птушко «заиграла» моя «молния». Киносъемочную группу огласил его исступленный крик: «Что это?! Кто выпустил этого парубка с „молнией“ на первый план? Я не вижу Садко, я вижу только „молнию“ на рубашке этого хулигана!» Меня выбросили с площадки, как драного пса. Я так расстроился, что больше уже туда не лез и только со стороны, откуда-то из кустов, с дикой обидой наблюдал за дальнейшим ходом событий. Вот такая была моя первая интрига с кино, которую я проиграл…»
С детских лет Андрей Миронов поддерживал по-настоящему теплые отношения со своим сводным братом Кириллом Ласкари. Правда, в силу того, что они жили в разных городах (один в Ленинграде, другой в Москве), их встречи были редкими и не столь продолжительными, как им того хотелось бы (чаще всего они встречались на каникулах). Однако каждый раз это были незабываемые встречи. Верховодил в них старший брат – Кирилл, который был большим затейником по части всевозможных игр. Но любимой их игрой все же была одна – джаз-оркестр. Правда, до настоящего джаз-оркестра коллективу двух братьев было так же далеко, как земле до неба. Обычно выглядело это следующим образом. Кирилл занимал место у рояля (он учился в музыкальной школе), а Андрей играл на ударных инструментах, которые заменяли ему… кухонные принадлежности – сковородки, кастрюли, кружки и т. д. Музыка, которую юные «джазмены» играли, могла вывести из себя любого слушателя. Больше всего от нее страдала мама Андрея, которая при первых же звуках этой «джаз-банды» либо затыкала уши, либо разгоняла музыкантов на все четыре стороны. Поэтому играть они старались в ее отсутствие. В отличие от жены, Александр Менакер относился к чудачествам своих отпрысков снисходительно – сам в детстве был точно таким же.
О том, каким Андрей Миронов был в первой половине 50-х, вспоминает его сверстница Елена Петрова: «Мы учились в соседней женской школе на Петровке (от мироновской школы ее отделял забор. – Ф. Р.). Через двор Миронова, проходной, мы с девчонками обычно шли на каток «Динамо». Я помню очень хорошо, как Андрей и еще трое ребят всегда ходили шеренгой посреди улицы, очень гордые, очень заносчивые, всегда ужасно воображали. Тогда мы одевались очень однообразно, серо, и все смотрели на Андрюшу Миронова, сына знаменитых артистов, как он одет! Ему покупали шикарные вещи, иностранные. К тому же он пересыпал свою речь английскими словечками, пел под Армстронга. Американец, одним словом. Рыжий, толстый, всегда с больной воспаленной кожей, он тем не менее производил на нас совершенно неотразимое впечатление. О нем все время сплетничали, им интересовались. Ему симпатизировали…»
В 1954 году