каникулах, сразу все поняла. Пиво принесла сразу, отбивную – минут через пять.
– Шустрая девочка, – отметил Андрей.
– Моя школа, племянница.
– Как вам погода? – нарушила Света молчание. – Прошлое лето было не такое жаркое, – продолжала она, прихлебывая пиво. – А это прямо-таки… нестерпимое. Люблю жару. И дождь люблю. И туман. Какой здесь бывает туман в декабре, да, Андрей? И ни единой души на набережной, ни единой души во всем Коктебле… Твоя, Леша, забегаловка закрыта, листья осыпались, она зимой совершенно прозрачная… Только проволочный каркас, ветер и мы с Андреем. Андрей, помнишь, как мы тут в декабре гудели? Красное каберне и отбивная из «Камелота»… Зимой только «Камелот» работает…
– Давно это было, – пробормотал Андрей, не зная, что ответить на эти воспоминания.
– Давно, – согласилась Света. – Лены еще не было. Лена появилась через девять месяцев. Потом тебя не было несколько лет, потом я Лене набавила пару годков, чтобы ты чувствовал себя здесь спокойно и… Как бы это выразиться поточнее… Неуязвимее. Ты до сих пор чувствуешь себя неуязвимо?
– Уже нет.
– Я, пожалуй, пойду, – поднялся Леша. – Работа, конечно, не волк, но внимания требует. Вообще жизнь требует к себе серьезного отношения, да, Андрей? Согласен?
Леша прощально потряс в воздухе кулаком, дескать, держитесь, ребята, и скрылся в подсобном помещении. Оттуда тут же послышался его напористый и гневный голос – видимо, уловил какую-то недоработку в своем хозяйстве.
Андрей хорошо помнил тот давний туманный декабрь в Коктебеле. Его днепропетровский друг предложил ему поселиться у него в гостинице, занять любой приглянувшийся номер, поскольку они все равно пустовали, и жить там хоть до весны. В этой гостинице они со Светой и обосновались – ее квартира не отапливалась, продувалась всеми ветрами гор, морей и степей, к тому же и вода случалась далеко не всегда, а горячей не было вообще. И тогда действительно можно было посмотреть в один конец набережной, в другой конец набережной и не увидеть ни единого человечка. Или иначе: от могилы Волошина на холме до профиля Волошина на Карадаге – никого. Было у них в ходу тогда еще одно обозначение декабрьского безлюдья – ни одного голого мужика, ни одной голой бабы от восточного нудистского лежбища до западного нудистского лежбища…
Они тогда часто прогуливались вдоль беснующегося моря, и Андрей простыл. Кашель, температура, озноб, и он, не выдержав, чтобы не истязать своей болезнью Свету, решил уехать. Она должна была его провожать к поезду в Симферополь, но в последний момент куда-то запропала. На ожидание времени не оставалось. И Андрей, бросив сумку в машину, сел рядом с водителем, все с тем же Сашей – поехали. Но что-то его дернуло, он попросил остановить машину напротив центрального входа в парк. Вот когда безлюдье выручило – в самом конце аллеи, в туманной дымке, он рассмотрел маленькую фигурку Светы. В развевающемся пальтишке, потеряв по дороге косынку, она бежала к главной улице, стараясь успеть до его отъезда. Ей в голову пришла сумасбродная мысль – подарить ему на дорогу громадную коробку с каберне.