согласился Андрей и побрел, подневольно побрел к платформе. А поезд в это время, а поезд в это время, а поезд в это время – о, счастье! – медленно-медленно тронулся в сторону Москвы. И проводники захлопывали двери, провожающие суматошно махали руками, а отъезжающие, раздавив о немытые стекла зареванные свои морды, пытались что-то там важное втолковать им напоследок.
– Беги! Успеешь впрыгнуть! – закричал Саша и, схватив сумку, бросился к раскрытой еще двери проплывающего мимо вагона. Но Андрей оказался на пути, и Саша, наткнувшись на него, наконец-то все понял.
– Ну, вы, ребята, даете, – пробормотал он, обессиленно сев на сумку Андрея.
А ребята его не слышали.
А ребята, изо всех сил обхватив друг друга, тыкались друг в друга мокрыми счастливыми лицами.
Надо же, в этой бестолковой, глупой, влюбленной поездке Андрей и выздоровел. Как ничего и не было. Может, вино помогло, а может, все остальное.
И декабрь продолжался.
– Как протекает вживание в Коктебель? – спросила Света, прихлебывая пиво, которым их угостил хозяин этого прекрасного заведения.
– Успешно.
– Всех повидал? Всем показался? Со всеми выпил?
– Жора остался.
– Он звонил. Обещал сюда подойти.
Мимо проносились невидимые за листвой машины, за перегородкой грохотал голос Леши, звякала посудой племянница хозяина, а Андрей и Света сидели в темном углу павильона и наблюдали за протекающей мимо жизнью.
– О чем задумался, Андрюша? – спросила Света.
В разговоре с Андреем у нее установился снисходительный тон, словно переживания, выпавшие на нее этой весной, этим летом, давали ей какое-то преимущество. А Андрей, ничего не переживший, ничего не испытавший, уже этим как бы провинился и потому не мог рассчитывать на равенство.
– А знаешь, о декабре… О том самом, первом нашем декабре.
– Ничего был декабрь… Туманный, правда, ветреный, как мне помнится.
– Тебе больше ничего не помнится?
– А, кроме погоды, было еще что-то? – Света удивленно вскинула брови – о чем это он?
– Да ладно дурака валять… Мне кажется, что в тот декабрь я мог бы поступить и получше.
– Нет, Андрюшенька, – Света с силой раздавила в блюдце окурок. Она продолжала называть его Андрюшенькой, уже этим как бы показывая свое превосходство. – В тот декабрь ты вел себя настолько хорошо, что лучше вести просто невозможно.
– Даже так?
– Лучше ты мог бы вести себя позже. В феврале, марте, апреле, мае… Но и за эти месяцы упрекнуть тебя не в чем. Нормальный мужик… Ты ничего не обещал, я ни о чем не просила… Ты не совершил ничего плохого, недостойного… Просто сделал шаг в сторону. Вот и все. Перешел на параллельные рельсы. До этого мы с тобой шли как бы по одним рельсам, а после декабря пошли по разным… Которые с каждым днем все более друг от дружки удалялись. Ты уехал в многолюдную свою Москву, я осталась в безлюдном, туманном, холодном Коктебеле. После твоего отъезда перебралась из