режиссером дружеские отношения. Так встреча Мейерхольда со Сталиным и не состоялась. А вскоре надобность в ней и вовсе отпала. 7 января 1938 года Комитет по делам искусств издал постановление о ликвидации Государственного театра имени В. Мейерхольда.
В вину ГОСТИМу ставились «буржуазные, насквозь формалистические позиции», «левацкое трюкачество» при постановках русской классики. Также утверждалось, что «Театр им. Мейерхольда оказался полным банкротом в постановке пьес советской драматургии», дававшей «извращенное представление о советской действительности, пропитанное двусмысленностью и даже прямым антисоветским злопыхательством». Попытка же инсценировки Е. Габриловича «Одна жизнь» была названа враждебным выпадом, «антисоветским извращением» романа Н. Островского «Как закалялась сталь».
Все это по сути было правдой. Мейерхольд и в самом деле оказался банкротом по части постановки советских пьес, так как он эти пьесы откровенно не любил. И когда он ставил «Одну жизнь», он делал это с глубочайшей неохотой, буквально насилуя себя. Впрочем, как и автор пьесы Евгений Габрилович. Вот как об этом вспоминал последний:
«Я никогда не был в восторге от „Как закалялась сталь“… Она была мне не с руки. Но я работал изо всех сил, считая великой честью работать для Мейерхольда… Ему моя инсценировка понравилась сперва очень, потом кисловатей. Кисловатость росла по мере того, как он воплощал пьесу на сцене… Постепенно в сцены, которые я сочинил, стали внедряться другие, неизвестно откуда взявшиеся. Нередко их писала Зинаида Райх, не без оснований считавшая себя литератором: ведь до Мейерхольда она была супругой Есенина…»
Роман Островского считался в Советском Союзе одним из самых популярных, причем эта популярность не была следствием директивы свыше: простые люди искренне любили главного героя книги Павку Корчагина, считая его истинно народным героем. В его трагической судьбе люди видели не мрак и уныние, а надежду на светлое будущее. Габрилович и Мейерхольд пошли иным путем: они смешали в одну кучу и героизм Павки, и его бессилие перед страшной болезнью – слепотой. Именно это и возмутило приемную комиссию, которая принимала спектакль. Особенно ее потрясла финальная сцена, где Павка собирается отправиться на собрание, где громят оппозицию, но никак не может найти дверь, тыкаясь как слепой котенок во все углы комнаты, спотыкаясь о стулья. Глядя на Павку в эти минуты, ничего, кроме жалости к нему, зритель испытывать не мог. А жалость в те годы считалась пережитком прошлого. И, видимо, правильно считалась, поскольку в ином случае огромную страну вряд ли бы подняли: хлюпики этого бы точно не сделали. Вот почему к инсценировке Мейерхольда прилепили ярлык «интеллигентщина». Глава Комитета по делам искусств Керженцев так описал свои впечатления от постановки Мейерхольда:
«Спектакль оказался позорным политическим и художественным провалом. Типические черты эпохи Гражданской войны – пролетарский оптимизм, бодрость, идейная