прибора были весьма ограниченны. Он умел выдавать уже готовую еду, но на вкус та получалась как пластмасса, да и внешний вид оставлял желать лучшего. Зато кулинарные «исходники» выходили вполне пристойными, неотличимыми от натуральных не только по химическому составу, но и по вкусу. Форма, конечно, подкачала – то же мясо синтезатор выдавал ровными прямоугольными брикетами с идеально параллельными волокнами и ортогональной капиллярной сеткой внутри, – но так даже удобнее.
– Вань, не помнишь номер системы? – чуть нахмурившись, уточнил капитан. Когда брат, по-прежнему что-то жующий, только развел руками в ответ, пояснил: – Недавно открытая планета, на ней всего пара научных станций, надо закинуть несколько контейнеров и закрыть заказ. Прыжок короткий, на самый край этого же сектора, а потом двинемся в более обжитые места. Кое-что докупим, новые заказы возьмем.
– А обжитые места – это какие? – осторожно уточнила я.
– В окрестности Олимпа, полагаю, – пожал плечами дядя. Олимп – столица этого сектора, мир высокоразвитый и густонаселенный, и это меня полностью устраивало. – А что тебе нужно-то?
– Да так, – смущенно отмахнулась я. Поскольку дядя продолжал смотреть вопросительно, пожала плечами и ответила сущую правду: – Я себе брючки присмотрела, а на Олимпе точно должны найтись нужные магазины.
– Женщины, – философски вздохнув, протянул дядя. – Зачем тебе они, если ты все равно из комбеза почти не вылезаешь?
– А еще у меня пломбы и заплатки кончаются, осталось максимум на одну серьезную поломку, – парировала я. – Брюки так, заодно. И вообще…
– Не ворчи, будут тебе брючки, – усмехнулся он. – Я же не возражаю!
Глава вторая,
в которой провидение располагает, как ему вздумается, мало интересуясь нашими планами
Что я по-настоящему люблю, так это моменты выхода из прыжка. Я стараюсь их не пропускать и встречать во всеоружии; за десять лет на корабле мне так и не успело это наскучить. Во всеоружии – то есть в двигательном отсеке и со скрипкой в руках. Над этой моей привычкой сначала смеялись, потом недоумевали, потом – иронизировали, а теперь наконец привыкли и больше не спрашивают, зачем мне это надо. Как я могу объяснить, зачем, если и сама не знаю?
Не могу объяснить и толком сформулировать, что меня привлекает. Просто это те редкие моменты, когда я искренне благодарна судьбе за знакомство со скрипкой, за полученную от родителей способность находить пронзительную и завораживающую красоту в том, что кажется обыденным. За возможность видеть, слышать и ощущать.
Я люблю вглядываться в пустоту за пределами тонкой корабельной скорлупки, ту самую, загадочную, в которой находятся путешественники, временно переставшие существовать в реальном мире. Говорят, это вредно и даже опасно. Правда, говорят с осторожностью – никто не может объяснить, чем именно. Наверное, источник этих предупреждений – обычный страх перед неизвестным. А я… там красиво, но даже не в этом