Андрей Валентинов

Небеса ликуют


Скачать книгу

же Алессо Порчелли бежал «к Запорогам», где его свалила некая хворь.

* * *

      Стало светлее. Я поглядел в узкое стрельчатое окно. Солнце – неяркое, зимнее. Почему-то в этот миг оно меня совсем не обрадовало.

      В конце лета того же года исповедник трех обетов брат Манолис Канари послал в Рим донесение о случившемся, на которое был получен ответ лично от Его Высокопреосвященства Джованни Бассо Аквавивы. В начале ноября, находясь на Крите, брат Манолис отправляет в Рим два документа – рассказ о киевском погроме и странную карту. Двое братьев, пытавшихся узнать подробности, пропадают где-то между Карпатами и Днепром, и тогда из Прохладного Леса вызывают Илочечонка, сына ягуара.

      Я вновь бросил взгляд на бледное холодное солнце, равнодушно глядевшее на меня сквозь толстые давно не мытые стекла. В Прохладном Лесу сейчас лето. Лето, которое мне уже не увидеть. Интересно, из какой дали вызывали братьев Поджио и Александра? Они наверняка тоже работали здесь, в Среднем Крыле, готовясь к опасной поездке. Может, даже за этим столом. И горбун-библиотекарь приносил им книгу со страшными картинками, а они удивлялись, не понимая, но надеясь понять.

      Мир вам, братья!

      В чем же вы ошиблись?

      В чем?

      3

      Дверь в комнату шевалье дю Бартаса оказалась приоткрытой, и даже в коридоре был слышен его громкий звонкий голос.

      Так-так, понятно!

      Ты встречи ждешь, как в первый раз, волнуясь,

      Мгновенья, как перчатки, теребя,

      Предчувствуя: холодным поцелуем —

      Как в первый раз – я оскорблю тебя.

      Лобзание коснется жадных губ

      Небрежно-ироническою тенью.

      Один лишь яд, тревожный яд сомненья

      В восторженность твою я влить могу…

      Чего ты ждешь? Ужель, чтоб я растаял

      В огне любви, как в тигле тает сталь?

      Скорей застынет влага золотая

      И раздробит души твоей хрусталь…

      Что ж за магнит друг к другу нас влечет?

      С чем нас сравнить? Шампанское – и лед?

      Подождав последней строчки, я взялся за ручку двери, походя пожалев, что невольно обманул моего нового друга. Это не сонет, как и слышанный мною ранее. Обычный четырнадцатистрочник без сквозной рифмы, к тому же сами рифмы, признаться…

      – Добрый день, синьоры!

      Я снова ошибся. Следовало, конечно, сказать «синьоры и синьорина».

      Синьоры – сам дю Бартас с растрепанным томиком в руке и некий толстяк в атласном французском камзоле, – завидев меня, встали, синьорина же осталась сидеть. На Коломбине было знакомое белое платье, лицо скрывала полупрозрачная вуаль, на голове – шитая бисером шапочка.

      Действительно, синьорина.

      Дама!

      – О, мой дорогой де Гуаира! – Шевалье шагнул вперед, радостно улыбаясь. – А мы как раз сожалели, что вы не отведаете этого славного вина, коим угощает нас добрейший синьор Монтечело…

      …Высокий поливной кувшин, глиняные кубки, на большом блюде