в автомат, в робота, произносящего вслух газетные заголовки, которые когда-то попадались мне на глаза, и рассказывающего, что я видел или о чем мне доводилось читать, в том числе в моих прошлых жизнях – во всех подробностях. Иногда, вспоминая о своих путешествиях, я переходил на иностранные языки. Время от времени, говоря об очередной кровавой резне или государственном перевороте, вдруг сбивался на цитирование высказываний Будды или синтоистских догм. Фирсон никогда не останавливал и не поправлял меня. Он сидел, откинувшись на спинку стула, а перед ним стоял включенный магнитофон с двумя большими вращающимися бобинами – кажется, их следовало менять каждые двадцать минут. Фирсон мастерски применил метод кнута и пряника. Кнут он больше не использовал, а пряником для меня было то, что меня избавили от боли. Вот я и старался ему угодить, хотя прекрасно понимал, что именно этого он и добивался.
Я рассказывал ему все без утайки, моя безупречная память превратилась для меня в проклятие. Так продолжалось три дня, а потом пришла она.
Несмотря на усталость и одурманенность лекарствами, я почувствовал ее появление, уловив, что в здании началась какая-то суета. Затем услышал властный женский голос, который громко произнес:
– Господи боже!
Я в это время находился в одной из комнат для отдыха. Сидя, как обычно, рядом с магнитофоном, я нудно излагал все, что мне было известно о покушении на президента Рейгана. Она ворвалась в комнату, словно ураган. Помнится, меня поразили длинные рукава ее одежды, выглядевшие так, словно передо мной была гостья из Средневековья, и седые кудряшки ее волос, которые вздрагивали при каждом шаге и, казалось, жили своей, не зависимой от хозяйки жизнью. Красноватая кожа ее лица была покрыта глубокими морщинами. На пальцах сверкали многочисленные кольца и перстни.
– Эй, вы! – рявкнула она, глядя на Фирсона, который инстинктивно выключил магнитофон. – Убирайтесь отсюда!
– Кто, черт побери, вы… – начал было Фирсон, вставая со стула.
Неожиданная гостья прервала его небрежным жестом и щелкнула пальцами.
– Давайте, звоните своему начальству, жалкий вы человечишка, – презрительно процедила она. – Чем это вы здесь занимаетесь? Вы что же, не понимаете, что теперь все это бесполезно?
Фирсон снова открыл рот, пытаясь что-то сказать, но ему и на этот раз не дали произнести ни слова.
– Идите и звоните! – приказала она.
Поняв, что возражения бесполезны, Фирсон, нахмурившись, вышел из комнаты и раздраженно захлопнул за собой дверь. Женщина села в кресло напротив меня и с рассеянным видом стала тыкать пальцем в кнопки магнитофона. Я молча смотрел в пол – типичное поведение для напуганного человека, ожидающего наказания за свою провинность и не надеющегося на прощение.
– Весьма неприятная ситуация, – сказала она наконец. – Выглядите вы неважно – под стать вашему состоянию. Меня зовут Вирджиния, если хотите знать. Вы ведь хотите, верно?
Она разговаривала со мной так, как люди разговаривают с испуганными котятами. Чувством, которое заставило меня поднять на нее взгляд, было удивление. Первым