как из бани, женщина отрицательно покрутила головой.
– Местные, – отмахнулась она и поискала глазами свободное местечко.
Старуха попыталась угостить девочку яблоком, которое долго выбирала, шаря рукой в завязанной платком корзинке. Но девочка отмахнулась от нее как от назойливой мухи и побежала к противоположному окну, где проносился состав, груженный легковыми автомобилями. Завороженно поворачивала она свою маленькую головку, словно маятник настенных часов. Тик-так.
Женщина увидела освободившееся место напротив Юли и села. Щеки ее, все еще покрытые красными пятнами, горели, и она машинально прикладывала к ним ладони. С девочкой заговаривали пассажиры, подшучивая над ее дикостью. Ей было все равно – она никого не замечала, упиваясь поездкой как приключением.
– Моя дочь тоже ни разу не ездила в электричке, – заговорила с соседкой Юля, пытаясь ободрить ту. – Мы всегда на машине, а сегодня вот она едет первый раз.
Юля показала глазами на спящую Оленьку. Женщина усмехнулась, окинула Юлю взглядом.
– Видите ли… – тихо заговорила она. – Я ее из приюта везу. У нее мать родительских прав лишили. Я – опекун. Она многие вещи видит первый раз в жизни. А многие увидела раньше, чем положено.
Юля покачала головой. Теперь она другими глазами смотрела на девочку и ее приемную мать. Поезд снова притормозил и встал намертво.
– Почему не едем? – забеспокоилась девочка, оглядываясь на пассажиров. – Когда поедем?
– Сегодня – окно, – пояснил ей пожилой мужчина с дочками. – Пути ремонтируют. Может и час простоять, и два.
Но он ошибся. Электричка простояла перед железнодорожным мостом без малого пять часов. За окном густела синева. Пассажиры нервничали и ругались. Оля проснулась и захотела есть. Дочь Юлиной знакомой без конца теребила опекуншу, беспокойно и просяще заглядывая той в глаза. Ей не сиделось, она больше других изнывала от вынужденного простоя. Она то и дело вскакивала и принималась бродить между сиденьями, останавливаясь то тут, то там и наблюдая за тем, что делают пассажиры. Она и к ним приставала с расспросами насчет вынужденного простоя, ныла и за пять часов набила всем оскомину. В конце концов бабка с корзинками отправила назойливую к матери, но девочка подалась к дядьке с удочками. Опекунша не выдержала, подошла к ребенку и сделала замечание. Эта невинная воспитательная мера возымела странный по своей силе эффект. Глаза девочки моментально налились слезами, она остановилась в проходе в середине вагона и заревела. Ревела она надрывно, на зрителя. С обильными слезами, громко всхлипывая и подвывая. Возникло ощущение, что девочку сильно и несправедливо наказали, даже побили. Кто-то попытался утешить. Куда там! Плач усилился. Весь вагон смотрел на дочь и мать. Люди перешептывались осуждающе. Причем большинство, судя по всему, осуждали мать, а несчастного ребенка жалели, предполагая жестокое к ней отношение. Опекунша взяла девочку за руку и попыталась увести на место. Не тут-то было. Девочка уперлась, предпочитая