вернулся. В страну, где сажали, унижали, не давали выступать. Сегодня я понимаю всю трагичность его поступков. И все это глубоко во мне. Власти все время делали вид, что Вертинский будто бы и не вернулся. Ему не давали выступать, гоняли с выступлениями по всем гиблым местам. И вдруг – Сталинская премия. Отец очень гордился этим. Ведь ему при всей его популярности даже не сочли нужным дать звание заслуженного артиста. Отец всегда говорил: «У меня ничего нет, кроме мирового имени».
– Как изменилась ваша жизнь после смерти отца?
– Это было большим горем. Ушел из семьи единственный мужчина. Жизнь резко изменилась. Мама была в полной панике. Мы с сестрой еще маленькие. За душой – ни копейки. Помню, как мы снимали люстры, готовили на продажу вещи. Бонны, языки, музыка – все отменилось. Год после смерти нам ничего не платили. На семью стала зарабатывать мама – она продавала свои эстампы и пейзажи. Потом, правда, дали пособие – по 20 рублей на меня и на Настю. Более того, за последние гастроли в Ленинграде, где умер отец, ему так и не заплатили. Не сочли нужным заплатить и маме за его последние концерты. Сказали, нужна доверенность от отца… Все это, конечно, не могло не подействовать на нашу психику.
– Марианна Александровна, ваша мама, Лидия Владимировна, была на 34 го да младше отца. Вы, дети, чувствовали эту разницу?
– Нет. Мы этого не понимали. Просто каждый день видели, что папа и мама обожали друг друга. Папа часто читал маме стихи, рассказывал что-то за бутылочкой вина. Он часто брал с собой маму на гастроли, а когда уезжал один, каждый день писал ей письма. Мама его боготворила. Он сделал ее личностью, ведь, когда она вышла замуж, ей было 18 лет. Кстати, овдовев в 34 года, замуж мама больше не выходила, хотя предложения были.
– Александр Николаевич был олицетворением русской культуры. Вы видите личности такого же огромного масштаба, как ваш отец в нашем времени?
– Я встречала большое количество необычайно талантливых людей. Но гениев в моей жизни было только двое – Тарковский и отец.
– Как вы относитесь к современным имитациям, когда песни отца исполняют другие певцы?
– Мне нравится несколько песен в исполнении Бориса Гребенщикова. Нравится, как поет Олег Погудин. Делает он это очень достойно. Но у него совершенно другие интонации. И это, наверное, правильно. Кстати, Степан, мой племянник, открыл ресторан «Вертинский», где можно услышать песни отца, но в современной обработке. Должна сказать, что это очень интересно. Не люблю, когда неумело подражают, например, картавят под Вертинского. Мне, дочери, хорошо знающей творчество своего отца, слушать это довольно тяжело. Когда слушаешь старые записи, понимаешь, что сравниться с папой никто не может. Слезы текут сами собой.
– Где-то прочла, что ваша сестра Анастасия в детстве ревновала отца к вам. Это правда?
– Да. Настя вообще очень ревнивая. В этом выражалась ее любовь к отцу. Она его обожала. Да и сейчас она остается верной его памяти.
– А в дальнейшем у вас не было